Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая
Шрифт:
— Тревога! Срочный вылет! — прокричал посыльный, едва переводя дыхание.
Глава 44
Адиос! Эспанья!
01 мая 1937 года. Аэродром Ла-Альберисия, пригород Сантандера.
— Да-здра-перма! — с порога радостно и громко приветствовал Лёха своих товарищей, входя утром Первого мая в столовую, — Когда намечен торжественный парад и мирная демонстрация трудящихся?
С этими словами он, словно Ленин на броневике, поднял руку,
— Мне, пожалуйста, плакат с «Мир! Май! Труд!» — заявил он, сверкая глазами, и почти шёпотом добавил, заканчивая рифму: «Где поймают, там…».
Надо отметить, что с той памятной ночи с этим действием у Лёхи проблем не стало. Вечером, как трамвай по расписанию, у ворот аэродрома появлялась энергичная автомобилистка за рулём маленькой голубой машинки, посылающая воздушные поцелуи и призывно машущая нашему герою.
— Лёх, ну хоть раз нас познакомь с дамой! Чем вы с ней таким занимаетесь, что ты дрыхнешь сутками, как пожарный конь! — в очередной раз подколол его Кузьмич.
— Агитирую за советскую власть отдельно взятую женскую особь! Изо всех своих комсомольских сил! — поржал в ответ Лёха.
Несколько человек за столами прыснули со смеху, но виду старались не подавать. Остряков, потягивая из чашки утренний кофе, лишь покачал головой, сдерживая улыбку. У всех было прекрасное настроение — весна, праздник, никакой тревоги с утра.
Когда была возможность, днём Лёха отсыпался, как пожарный после ночного вызова, а к вечеру снова возвращался в строй, полный сил и энтузиазма.
Лётной работы хватало на их маленькое подразделение — техники не раз уже самоотверженно снимали торпеду с его самолёта, вешали сто килограммовые бомбы, и звено морских бомбардировщиков разносило в пыль колонны франкистов, стремительно наступавшие на страну Басков.
И снова, каждое утро, словно ничего и не было, торпеда опять радовала глаз своим грозным видом, подвешенная под самолётом Лёхи.
— Вряд ли сегодня для нас будет какая-то работа, — задумчиво произнёс Остряков, облокотившись на стол. — Фашисты скорее всего будут бомбить митинги в городах, так что сегодня истребители отдуваются.
Он поставил чашку, и добавил с лёгкой улыбкой:
— А мы, да, после завтрака на митинг, и потом, раз уж Хренов требует, пройдём поэкипажно торжественным маршем!
Лёха приподнял брови, изображая неподдельное удивление, мол он совершенно не просил о строевой подготовке.
Настроение у всех было приподнятое, несмотря на войну. Ведь даже в такое неспокойное время находилось место и для шуток, и для маленьких праздников.
Когда казалось, что бесконечное ничегонеделание станет их новой реальностью, в столовую влетел запыхавшийся посыльный. Его глаза горели, как прожектора, а голос звенел от напряжения, будто он боялся, что не успеет договорить.
— Тревога! Срочный вылет! — прокричал он, тяжело переводя дыхание и обводя взглядом собравшихся лётчиков.
Лёха замер на мгновение, поставив кружку с недопитым кофе. Вокруг всё ещё царила уютная ленивость утреннего завтрака, но в
— Ну, наконец-то, — пробормотал Лёха себе под нос, затягивая ремень шлемофона. — Надеюсь, на этот раз не впустую прокатимся.
На плацу их с трудом догнал дневальный, который, сбиваясь на каждом слове, доложил последние известия:
— Из штаба… срочное сообщение! Британский пароход «НИСРИ», что в Сантандер идёт… вопит, на весь Бискайский залив, что его преследует линкор мятежников… вместе с эсминцем!
Подбежав к самолёту и торопливо проводя предполётный контроль, Лёха замер в изумлении уставившись на торпеду.
Черный матовый бок сигары сиял свежей надписью, сделанной белой краской. Каждая печатная буква послания была любовно вырисована, видно для лучшего воспитательного эффекта. Теперь Лёхин самолёт с торпедой грозил мятежникам надписью: «ЗАБЬЁМ КОЗЛОВ!»
— Кузьмич! Опять твои художества! — крикнул не отрываясь проверяющий готовность самолёта Лёха.
Кузьмич, слегка застеснявшись, шевельнул своими будёновскими усами, и оправдываясь произнес:
— Ну красиво получилось же! Целый час рисовал с Алибабаевичем! — сдал подельника художественный руководитель творчества.
Стрелок, не ожидав такой подставы, тут же возмутился:
— Моя только краска таскал! — открестился он на всякий случай.
— Молодцы! Красиво и политически правильно! Запускаемся! — дал команду Лёха.
Уже сидя в самолёте, сознание откопало, что где в будущем от читал о попавших на Русско-Японскую войну и там был похожий девиз, означающий уничтожить врага любой ценой…
Моторы завелись, выбрасывая клубы дыма. Самолёты, будто хищные птицы, выруливали на старт, готовясь взмыть в небо, унося на борту грозный привет мятежникам.
01 мая 1937 года. Море в 40 милях от Сантандера, Линкор «Эспанья».
Лётчики взлетали поочерёдно, соблюдая отработанный много раз порядок, и, набрав высоту, привычно построились звеном. Двигатели ровно урчали, а самолёты уверенно держали строй, послушно следуя курсу на заданный квадрат моря в районе Сантандера. Всего двадцать пять минут полёта отделяли их от указанной точки, но для Лёхи, как и для его товарищей, эти минуты растягивались в целую вечность.
Он сжимал штурвал чуть крепче обычного, а взгляд постоянно скользил от приборов до горизонта, расстилающегося перед ним, ища корабли мятежников, словно подтверждение собственным мыслям. Прошлый опыт применения торпеды против эсминца оказался не из лёгких — попасть в такую шуструю и подвижную цель было задачей, требующей идеального расчёта и большого везения.
— Может лучше бы было бомбы подвесить, — в сомнении пробормотал он себе под нос, но голос растворился в монотонном шуме двигателей, — конечно, ими сложно утопить корабль, но попасть куда легче… А там глядишь бы и отпугнули от транспорта.