Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая

Хренов Алексей

Отойдя примерно на километр от линкора и набрал около двухсот пятидесяти метров высоты, Лёха выровнял машину и затем завалив самолет на другое крыло, заставив описывать циркуляцию вокруг линкора, с замиранием сердца наблюдаю за происходящим. Экипаж затаил дыхание, наблюдая, как торпеда, уверенно разрезая воду, несётся к массивной туше линкора.

Выведенная на правильную траекторию, торпеда, быстро поглощала расстояние до обречённого корабля.

Линкор, будто в панике, начал резкий разворот влево, неуклюже, со всей тяжестью, стараясь уйти от стремительно приближающейся угрозы. Его массивный корпус

заваливался на борт, в отчаянной попытке избежать удара.

Секунд через десять, когда торпеде оставалось бежать ещё метров сто пятьдесят, у левого борта линкора, противоположного от торпеды внезапно грохнул могучий взрыв и огромный столб воды и пламени взметнулся выше мачта линкора.

«Вот как тут не обосраться», — Лёхе было страшно наблюдать эту картину.

— Кузьмич! Снимай! Оскар тебе обеспечен! — заорал в восторге Лёха, — это вообще что было, на мину наскочили?

Кузьмич, судорожно щёлкал фотоаппаратом, стараясь запечатлеть опадающий взрыв и торпеду, стремительно приближающуюся к гиганту.

Кузьмич, не отрываясь от объектива, доложил:

— Прямо в нос идёт…

Линкор сделал всё что мог и почти увернулся от торпеды.

Раздался еще один взрыв, он был поменьше первого, у носа линкора и столб воды взметнулся едва ли в половину от предыдущего.

— Попали!!! Ура!!! — орал в восторге Лёха.

Ему в экстазе вторил экипаж.

— Лёша! Смотри! Вон лодка под перископом! — снова заорал Кузьмич.

Лёха заложил резкий вираж, экипаж дружно треснулся головам о борт, зато Лёха увидел в синей глубине моря темную тушу подводной лодки.

«О как! Помошнички какие!» — успел удивиться Лёха.

— Лёша! А топлива только-только до Сандтандера! — обрадовал его Кузьмич, — курс влево тридцать.

— Алибабаич! Доложи Острякову, что мы на Сантандер пошли по остатку топлива, — крикнул по внутренней связи Лёха, не в силах сдержать переполняющие его гордость и восторг.

Лёха набирал высоту, ложась на курс к ближайшему и уже такому родному аэродрому республиканцев.

Наверное если бы мятежный линкор получил только одно торпедное попадание, то у экипажа были бы хорошие шансы довести его до порта. Но что вышло, то и вышло.

Умирающий линкор медленно и неуклонно кренился на левый борт. Гигант, когда-то внушавший страх своим низким силуэтом и грозными орудиями, теперь казался беззащитным, словно раненый зверь. Вода уже захлёстывала нижние палубы, и судно, с каждым мгновением теряя устойчивость, наклонялось всё сильнее. Его трубы испускали чёрный дым, а орудия, больше неспособные нанести удар, казались лишь немыми свидетелями собственной гибели.

Эсминец, сопровождающий линкор, будто почуял беду. Бросив преследование несчастного парохода, он развернулся и на всех своих доступных парах помчался к своему смертельно раненому собрату. Словно маленький помощник, он не мог смириться с тем, что мощный линкор, символ силы, погибает прямо у него на глазах.

И вот теперь, наблюдая за этой сценой, Лёха мог с уверенностью сказать, что все их мучения и риски были не напрасны. Это была победа, пусть и добытая с таким трудом. Линкор, этот монстр войны, больше не будет угрожать их морям. Всё остальное — сожжённое топливо, потраченные силы и пережитые нервы — теперь уже казалось мелочью.

—

Камандир! Истребитель вижу! Четыре наверное, слева с перёд идут! — обрадовал всех на борту Алибабаевич.

Глава 45

Слабоумие и Отвага!

23 мая 1937 года. Аэродром Манисес, окрестности Валенсии.

К концу маю 1937 года республиканский флот в лице Кузнецова уже располагал пятью бомбардировщиками по штату, включая самолёт Лёхи. С одной стороны Кузнецов сумел выцарапать несколько самолётов из недавней майской поставки, с другой испанское командование наконец осознало важность морских поставок и самое главное обеспечение их безопасности.

Однако техника постепенно изнашивалась и нуждалась в постоянных ремонтах, так что редко удавалось поднять в небо более трёх-четырёх машин одновременно. Командование этим небольшим отрядом поручили опытному Ивану Проскурову, а Лёха попал в звено к Острякову. Этому он был только рад — к командирской работе его не тянуло, куда больше хотелось проводить время в воздухе, чем за штабными делами.

Когда Кузнецова спросили, почему он не предложил на командную должность Хренова, воющего в Испании дольше любого другого лётчика, он рассмеялся:

— Вы хотите превратить войну с фарс? Он или немцев с итальянцами утопит, или британский флот вынесет целиком из Средиземноморья. Хренов, это же ходячая бомба без замедлителя.

Он даже не подозревал, как был близок к истине.

К этому моменту республиканское командование начало признавать, что самая надёжная противовоздушная оборона, как шутил Лёха, — это «наши танки на аэродроме противника». Особенно остро это осознание пришло после того, как транспорты с оружием и продовольствием, идущие под охраной республиканских эсминцев, встретив крейсера мятежников «Балеарс» и «Канариас», были вынуждены повернуть обратно в Алжир после короткого боя.

Наконец республиканское начальство, обратило внимание на настойчивые просьбы Кузнецова сосредоточиться на франкистской эскадре, базирующейся на Майорке.

* * *

На конец мая планировался масштабный удар по силам противника на Майорке, и для организации операции на аэродром Манисес под Валенсией прибыло множество высокопоставленных испанских офицеров, благо до центра города и расположения всех штабов было всего восемь километров… Для налёта сюда перебросили 9 армейских «Катюш», почти все с испанскими экипажами, и добавили три самолёта от флота. Аэродром ожил: всё вокруг наполнилось движением и суетой, предвещая грандиозную операцию. Операция обещала стать грандиозной.

— Ожидание массового трындеца, — так охарактеризовал эту нездоровую возню Лёха, глядя с сомнением на происходящее.

Кузнецов, засёкший Лёху в гуще суеты, схватил его за рукав и предупредил:

— Есть мнение держать в тайне новый метод топ-мачтового бомбометания.

Лёха, внутренне закатив глаза, мысленно фыркнул:

«Фьють, и этот нахватался — „есть мнение“, вроде был адекватный командир!» — плюнул про себя Лёха.

Кузнецов, не замечая недовольства, продолжил с усмешкой: