Москва еврейская
Шрифт:
Спрос вызвал своеобразный способ предложения: в черте оседлости, особенно в пограничных с внутренними губерниями местностях, возник особый промысел — доставка жен николаевским солдатам. Какой-нибудь предприимчивый поставщик организовывал транспорт девушек-невест и пускался с ними в странствие по русским городам и весям, сбывая на пути свой живой товар. В вознаграждение за издержки по провозу и содержанию он выговаривал себе всю покупную сумму; девушки же, добровольно предоставляя себя в его полное распоряжение, довольствовались перспективой обресть жениха и выйти замуж. Москва являлась самым выгодным рынком для сбыта невест; здешние солдаты были зажиточнее своих провинциальных товарищей, да к тому и количество их было тут довольно значительно. Поставщик прежде всего держал путь на Москву для того, чтобы приехать сюда с более богатым выбором. Транспорт останавливался в гетто, и начинался торг. Цена, конечно, разнообразилась в зависимости от возраста, внешнего вида и других качеств невесты. Сбыв в Москве лучшую часть своего «товара», поставщик отправлялся с остатками в другие города. Таким
При подобных условиях семейная жизнь, конечно, могла быть уделом не всякого солдата, а лишь более счастливого меньшинства.
В 1846 г. в Москве на 253 мужчины (в число которых не входит временное население Глебовского подворья) приходилось 60 женщин [376] . В Петербурге в 1843 г. приходилось на 414 мужчин 158 женщин [377] . Впоследствии, когда вне черты оседлости выросло целое поколение так называемых «солдатских детей», вступление в брак этим самым значительно облегчилось, хотя для этого брачное совершеннолетие девушки порою низводилось до 13–14-летнего возраста.
376
ЖМВД. 1847. № 19: «Москва в 1846 г.». Извлечение из отчета московского обер-полицмейстера.
377
ЖМВД. 1844. Ч. V: «Население Петербурга».
Жены играли немаловажную роль в экономической жизни солдата, так как их деятельность выходила далеко за пределы семьи. Рядом с исполнением своих обязанностей в домашней сфере они являлись помощницами своих мужей на деловом поприще. В большинстве случаев цель брака была отчасти экономическая: жена превращалась в торговку и носила свое тягло столь же безропотно, как ее муж. Еврейские солдатки играли, говорят, не второстепенную роль на толкучих рынках, так что им даже приписывают развитие в столицах торговли старым платьем [378] .
378
ЖМВД. 1846. № 14: «Заметка о Белоруссии».
Так как связь солдата с казармой, а вместе с тем и обязанности службы прекращались окончательно лишь по выходе в чистую отставку, то жена являлась единственной представительницей материальных интересов семьи в тех случаях, когда муж призывался к отбыванию той или другой казенной повинности. Но, полезная в экономической сфере, она не вносила в семью того облагораживающего элемента, которого недоставало у ее мужа и в котором так нуждалось солдатское сословие. Принадлежа в большинстве случаев к нечистым испарениям «черты», эти женщины оказывались очень невнимательными и плохими матерями. Черствый материализм брал верх над всеми остальными мотивами жизни.
Нарождавшееся у подобных родителей поколение было обречено на темное существование и только подтверждало собою закон наследственности. Домашняя сфера налагала на детей тот отпечаток грубости, который не так легко уничтожается от соприкосновения с окружающим миром и порою изглаживается лишь в следующем поколении. Впрочем, и благоприобретенные духовные качества не были лучше родовых.
Если в черте оседлости каждый отец, как бы беден и прост он ни был, желал видеть в своем сыне будущего ученого, и этот идеал был для него выше всех благ земных; если в черте оседлости каждый мальчик 4–5 лет обязательно посещал уже школу, на 10-м году порою состоял уже членом одной из многочисленных школьных корпораций («хевре»), а на 14-м году представлял уже некоторую духовную величину — то вне черты оседлости духовное влияние школы было слишком ничтожно, а сфера всяких идеалов была одинаково чужда как «отцам», так и «детям». Влияние школы, или, иначе говоря, влияние меламеда-солдата, продолжалось ровно столько времени, сколько потребно для того, чтобы научиться чтению еврейских молитв. Да и вообще во внутренних губерниях России не было той сети хедеров, ешиботов и других низших и высших школ, которые, при всех своих коренных недостатках, тем не менее служили в черте оседлости противовесом исключительности, которой могло быть проникнуто влияние семьи на детей. О влиянии русской школы не может быть и речи: в царствование Николая I русская грамотность вообще была слабо развита не только среди евреев, но и среди коренного населения. Окружающая нееврейская среда, с которой необходимо сталкивалось молодое поколение николаевских солдат, к сожалению, ассимилировала нравы и привычки евреев лишь в том смысле, что приблизила их к типу дореформенного русского простонародья. В результате получилась та смесь еврейских и русских черт, которая до сих пор характеризует солдатских детей и внуков, выросших во внутренних губерниях. Даже еврейский жаргон — этот живой памятник скитания среди народов — и тот не замедлил приноровиться к местным условиям и превратился в устах солдатского населения в ту же странную смесь еврейского с русским.
Какие права законодательство признавало за еврейскими солдатскими детьми, родившимися и выросшими вне черты оседлости? Единственное преимущество солдат перед «вольными» — право жительства во внутренних губерниях вместе с
В царствование Николая I сыновья военнослужащих евреев могли оставаться вне черты оседлости лишь под условием, если они будут включены в число военных кантонистов; дочери же имели право оставаться при родителях до совершеннолетия, по наступлении которого они обязаны были избрать себе оседлость в «черте» [379] .
379
Указ 1838 г. 8 марта, № 11 050 и указ 1838 г. 5 июля, № 11 386.
Таким образом, сыновья должны были с малолетства платить личною повинностью за право пребывания в местах оседлости родителей и разделяли в дальнейшей своей жизни описанную уже выше судьбу отцов. Дочери должны были спешить с выходом замуж за солдата для того, чтобы роковое совершеннолетие не лишило их возможности жить поближе к родительскому дому.
Но солдатские дети имели и свои привилегии: пока отец служил, члены семьи получали из казарм особые порции каши; когда же отец помирал, детям выдавались «сиротские деньги».
Говоря о воспитании, характере и судьбе солдатских детей, мы не должны забывать, что в настоящем очерке речь идет главным образом об эпохе Николая I. Типичность потомков николаевских солдат, правда, не исчезла еще до нашего времени, но в некоторых отношениях она успела потерять свою интенсивность. Уже в начале царствования императора Александра II издан был указ, оказавший сильное влияние на судьбу еврейского населения внутренней России. 26 августа 1856 г. останется надолго в памяти русских евреев. В этот день еврейская семья получила законную гарантию в том, что от нее не будут отрывать малолетних сыновей, что ее члены будут приниматься в военную службу тех же лет и качеств, кои определены для рекрут других состояний [380] . Этот закон, не говоря уже о его важности для всех евреев вообще, был особенно благодетелен для еврейского населения внутренних губерний. Военная служба, грозившая превратиться в наследственную повинность для всего мужского поколения николаевских солдат, перестает теперь питаться на счет «кантонистов» — малолетних солдатских сыновей. Семья перестает трепетать за свою целость, а рядом с этим в ее жизнь проникает облагораживающий элемент — родительская привязанность и сыновняя любовь — эти чувства, на которые солдат долго не смел претендовать. Впоследствии, когда право пребывания вне черты оседлости было даровано и некоторым категориям «вольных» евреев, под влиянием последних начинает облагораживаться и религиозно-духовное мировоззрение солдатской среды. Но об этом речь впереди.
380
Указ 26 августа 1856 г., отменяющий § 8–12 Рекрутского Устава 1827 г.
Вообще, по мере удаления от предка, николаевского солдата, потомство его мало-помалу теряет свой специфический облик, хотя немало времени пройдет еще до тех пор, пока последующие поколения не освободятся окончательно от наследия темной эпохи.
Но оставим детей и перейдем к родителям.
Мы уже говорили, что семейная жизнь и занятия солдата определялись еще на службе, а именно в тот ее период, когда военнослужащий, пользуясь частыми отпусками, мог располагать своим досугом. Обязанности службы, правда, не прекращались окончательно и в этот период, но при всем том они не были настолько обременительны, чтобы их нельзя было совместить с заботою о личном интересе.
Необходимость утилизировать этот период службы для практической деятельности выступит еще рельефнее, если примем во внимание, что солдаты уходили на покой, прослуживши четверть века и потерявши на этой службе лучшие свои годы. Солдат выходил в отставку уже в том возрасте, когда в борьбе за существование легче удержать за собою раз занятое экономическое положение, чем создать себе новое. Лишь благодаря своевременной предусмотрительности устранялась перспектива беспомощной старости, и в большинстве случаев при выходе на волю солдату уже не приходилось начинать свою практическую деятельность с азов. Жизнь после отставки текла по старому руслу, с тою лишь разницею, что отставной был хозяином своего времени и мог посвящать его исключительно своим личным интересам. Но надо заметить, что когда мы говорим об отставных солдатах, то мы имеем в виду царствование Александра II. При Николае I во внутренних губерниях почти не было еще отставных солдат, так как рекруты первых наборов стали выходить в отставку лишь в последние годы царствования Николая. К счастью, класс отставных образовался уже при Александре II. Мы говорим: к счастью, ибо законодательство Николая отказывало этому классу в праве жительства вне черты оседлости. Право оставаться на жительстве во внутренних губерниях, т. е. в местах прежней службы, постепенно признается за отставными уже при Александре II [381] . Лишь благодаря этому переход от службы к отставке не был связан с резкими переменами в жизни и солдат мог оставаться на старом пепелище при прежних своих занятиях.
381
См.: Мыш М. И. Руководство к русскому законодательству о евреях // Восход. 1890. Кн. 8. Приложение. С. 196.