Москва закулисная - 2

Райкина Мария

Лебединая песня... Да тут какая бы роль ни была - она лебединая. Лучше уж такой лебедь, чем какая-нибудь чахлая синица. Знаешь, что меня больше пугало и останавливало? Что эту роль до меня играли глыбы - Астангов, Царев, Симонов. Говорят, Сушкевич в этой роли был гениальным. Все это знаковые фигуры. А я?..

Ну потом пришел к тому, что совсем необязательно быть героической фигурой. Надо идти от себя и думать: "Да, Клаузен был невысокого роста, худощавый". Да и потом старик, я имею в виду драматурга Гауптмана, оказался мудрым. Какие бы

просчеты он ни допустил в пьесе, он рассказал о человеке, который прощается с веком, недоволен им.

– Кирилл Юрьевич, если зачеркнуть всю жизнь и с начала начать, то вы...

– Да не знаю я. Может, я вообще артистом не был бы. Я свою жизнь начинал с других мечтаний. Я, например, люблю копаться в старых бумажках. Но не просто бумажках, а написанных аккуратным, каллиграфическим почерком. Может быть, я был бы хорошим архивариусом. Хотя нет, у меня нет системы. И несмотря на то что время от времени я расчищаю квартиру от завалов, у меня такой бардак.

Я люблю старые книги. У меня, например, есть прижизненное издание "Ревизора", и мне его приятнее читать, чем книжку из серии "Школьная библиотека". А может быть, знаешь, я стал бы администратором или функционером в футболе. Вот я прихожу на стадион, как на праздник, и на великих футболистов смотрю, как на богов. А если бы я был функционером, я бы носил за ними майки. И был бы при своем любимом футболе.

Но сложилось как сложилось. Это жизнь.

– Ваша дочь Маша - актриса БДТ. Когда вам приходится распределять роли и очередь доходит до нее...

– Она никаких привилегий не получает. Протекционизма у нас в семье быть не может. После института Маша работала не в БДТ, а в ТЮЗе. И в наш театр пригласил ее не я, а наш режиссер, для постановки "Трех сестер".

Вообще я не терплю интриг, сплетен.

– И не участвуете в них? Как с такими качествами можно быть руководителем театра?

– Наверное, это трудно. Наверное, я плохой худрук. Я в послед-нюю очередь узнаю о романах в театре, меня легко можно провести.

– Но как в таком случае вы строите взаимоотношения с примадоннами, поступки которых - вне всякой логики и законов? Выходит, что вы в театре белая ворона, как парторг, попавший сюда по разнарядке?

– Я бы с парторгом не сравнивал себя. Они, раньше направляемые партией в театр, ничего в нем не смыслили. А я все знаю. Мое нежелание жить по законам закулисья, но знание этих законов - вот что дает мне силу общаться с примадоннами и женского, и мужского пола.

– Все-таки, Кирилл Юрьевич, вы какой-то неправильный артист: а) баек не рассказываете, б) в закулисную жизнь не играете. Соврали - и то признались.

– А может, мне это помогает - беловоронистость. Как помогает? Ко мне всегда хорошо относился Товстоногов. Однажды меня вызвал первый секретарь Ленинградского обкома Романов. Мы полтора часа разговаривали, и я пытался убедить его в том, что Товстоногов (в то время к нему относились как к внутреннему диссиденту) - это художник, составляющий честь

города, его не надо третировать, а надо поддерживать.

И вот кто-то из доброхотов пересказал Товстоногову весь мой разговор с Романовым, только ноборот: что я рвусь к власти, прошу его убрать. Товстоногов как будто бы перестал меня замечать. Я переживал, потом не выдержал: "Я такой человек, скажите мне прямо в глаза..." И тут он как с цепи сорвался: "Да, Кира, мне рассказали..." В общем, все выяснилось, и у нас установились такие отношения, что он мне поверял самые интимные свои мысли. Я терпеть ненавижу недоразумения, я люблю все выяснить до конца.

– Как всякая белая ворона, Лавров одинок?

– Чувствую себя одиноким.

– Вы так много курите. А возраст? Здоровье?

– Полторы пачки в день уходит. А что здоровье? Как масло коровье, говорил Чебутыкин.

– Да вы философ?

– Философ. Я знаю, что в театре (да и не только в нашем) может наступить период упадка. Но все равно - театр останется. И, как говорил Чехов, придут новые, те, которые будут жить через сто-двести лет после нас и которые будут презирать нас за то, что мы прожили свою жизнь так глупо, так безвкусно. Те, может быть, найдут средство, как быть счастливыми. А мы... у нас одна надежда. Надежда, что когда мы будем почивать в своих гробах, то нас посетят видения. Быть может, даже приятные.

Нет такого человека, который бы не любил анекдотов - про Василия Иваныча с Петькой, очередного президента, разумеется, и про мужа, что вернулся из командировки, а там... Ситуационные, чернушные, абстрактные и даже те, которые строятся только на игре интонации - все хороши.

Но заметьте, что практически нет узкопрофильных образцов устного народного творчества - про врачей, переводчиков. Нет, про пьяного слесаря и чукчу-хирурга, который "ничегонепонимает", еще услышать можно, но чтобы так многосерийно...

А вот театр и тут на привилегированном положении. Все-таки прав был Чехов, который отмечал в своей пьесе "Чайка", что "артистов у нас любят больше, чем купцов". Любят, а поэтому и сочиняют про них анекдоты. Причем кто сочиняет? Да сами же артисты или те, кто бродили и бродят за кулисами и фиксируют, как

Трагик встречается с комиком

Печень актера - В рай артисток не пускают

Сосульки, на выход!
– Наказание для Софи Лорен - Контрольный выстрел в режиссера

Гамлету лкчше не мешать - Гримуются, как говны

Театральный анекдот бывает массовый и узкопрофильный. А это значит, что следует знать специфические термины кулис, в противном случае вы рискуете в театральном обществе, где рассказывается анекдот, иметь бледный вид и переспрашивать: "А что это такое?" Так вот, объясняю, что:

Доска объявлений - это такое место, где в театре вывешиваются распределение ролей, расписание спектаклей, репетиций и приказы.

Монты - это рабочие сцены, юридическое название - монтировщики.