Москва закулисная - 2
Шрифт:
– То есть как?
– Если бы я спал на спине, то мне бы отрезало голову и ноги. Я же повернулся на живот и лежал в борозде головой вперед. Когда трактор поехал (дифер - задний мост - у него низко опустился) меня, значит, туда затянуло и начало ломать. Прицепщик увидел, что меня, как крем-брюле, выдавило из-под трактора, заорал нечеловеческим голосом и убежал. Меня отвезли в больницу.
Хирурги там были очень хорошие, ленинградские, по пятьдесят восьмой статье сидели. Они пытались обнаружить во мне хоть какие-нибудь признаки жизни ничего не вышло. Даже на зеркало дыхание пробовали - ноль. Ну меня и снесли
– А сколько же вам годков было, Спартак Васильевич?
– Четырнадцать, что ли, не помню точно. А в это время один заключенный съел на спор шапку сушеного гороха. У него заворот кишок получился. Он умер, и его отправили туда же, куда и меня. И в тот самый момент, когда этого несчастного внесли в мертвецкую, я перевернулся на бок...
На восемнадцатый день я очнулся. В общем, выходили меня. Слушай дальше, смешно было, когда я вернулся на лагерный пункт. "Мишулин умер", - сказал охранник. "Да нет, я жив". Ну меня и взяли. И, как покалеченного, назначили начальником пожарного отделения на мельницу. Должность важная: у меня в подчинении - тройка, бочка и ручной насос. Чтобы поддержать ребят, которые пухли с голодухи, я придумал в бочку, в воду, насыпать муки и привозить им к концу дня. Они эту болтушку как суп заваривали, чтоб не умереть. И вот однажды какой-то начальник попросил воды. Что я мог достать ему из бочки? Муку? В общем, влепили еще полтора года за воровство.
Когда я освобождался, один заключенный позвал меня в Брусово (это в Тверской области), у него жена работала там директором Дома культуры.
– Все-таки загадка - почему вы не вернулись в Москву, к влиятельному дяде?
– Я боялся. Я всего боялся. Не хотел компрометировать своих родных. Дядька был при власти, мама у меня работала замнаркома золотопромышленности. А мною занималась тетя Дуся, жена дяди, который, кстати, и назвал меня Спартаком, защищая диссертацию по Древнему Риму. Отца я не знал. Но поговаривают, что будто бы им был Фадеев. Может, поэтому я пишу?
– Хотя Фадеев был блондином...
– Ты лучше слушай. Я тогда руководил художественной самодеятельностью в Брусово, потом в Удомле, где меня и нашел дядя.
– Кем хочешь быть?
– спросил он меня.
– Артистом.
– Будешь!
Слово дяди - и специально для меня в ГИТИСе собрали комиссию в середине учебного года. Я пришел - сидят народные и заслуженные, все мои кумиры. Читаю - ноль эмоций. Делаю этюды - хохочут. Но так как у меня не было десяти классов, меня в ГИТИС не взяли. Тогда я попросил направить меня в Калининский драмтеатр во вспомогательный состав. И так началась моя карьера артиста.
– Тайна на тайне - а как вы в Москву попали?
– Калининский театр поехал на гастроли в Москву и выступал в Пушкинском театре. Играли "Хрустальный ключ". Дыховичный и Слободской, авторы модной тогда комедии "Свадебное путешествие" - она шла в нашем театре, - начали сватать меня в Москву. Провожая в столицу, артисты мне говорили: "Спартак, раз ты нужен, потребуй сразу квартиру и зарплату приличную". Я потребовал - и благополучно вернулся.
Между прочим, в двадцать два года меня выдвигали на звание при условии, если поеду работать в Армению или Азербайджан. Но я поехал в Омск, за своим режиссером. Там судьба сложилась удачно. Я
После очередных гастролей в Москву Плучек, в то время главный режиссер в "Сатире", сказал, что "нужно показываться". Хотя до него меня приглашали к себе работать Гончаров, Талмазов в "Ленком", Попов в Театр Советской Армии. Но я выбрал "Сатиру". А надо тебе сказать, что у меня тогда была высшая категория. И я решил, что не вправе иметь ее, когда в "Сатире" работает такой артист, как Анатолий Папанов. И я пошел в Управление культуры и попросил снизить мне категорию. Только дурак мог так сделать. Просьбу уважили: дали первую категорию - сто двадцать рублей, но зато повысили концертную ставку одиннадцать рублей пятьдесят копеек. И на сто двадцать рублей я приехал в Москву.
– Фантастическое прошлое, роман писать можно.
– Пиши.
– Но вернемся к настоящему. Ваша популярность, Спартак Васильевич, строилась на трех "китах" - пан Директор из "Кабачка", Саид из "Белого солнца пустыни" и обаяшка толстяк Карлсон. Но почему неизвестны ваши другие театральные работы? Их не было или они были неудачными?
– Я на концертах так и говорю: "Разрешите от нашего немногочисленного коллектива - Саида, Карлсона и пана Директора - поприветствовать вас". Но Карлсон... Мне ведь его не сразу дали. Сначала его репетировал Высоковский, потом Далинский и только за восемнадцать дней до премьеры мне сказали: "Возьми его".
Вот мы и пришли к теме, от которой ушли вначале. А именно: я ощущаю себя чужим в своем театре. Я десять лет ничего не делал. Вышли в свое время спектакли - "Слон", "Свадьба Кречинского"... Но главный режиссер почему-то их закрыл. Мой бенефис прошел восемь-десять раз, имел хорошую прессу, но тоже был закрыт. Были, были работы, и я не верю, что они были плохие.
– Простой у актера - дело дрянь. Чем заполняете паузу? Говорят, что у вас одна из лучших в Москве коллекция значков?
– Значки-то есть... Но паузу, как и пустоту, заполняет только работа. Я читаю. Люблю Платонова, особенно "Котлован". Хотел бы его поставить. Хожу в театр. А где, скажи, заполнять паузу? Ходить по улицам? В рестораны? Так я лучше в театре посижу: плохой ли, хороший спектакль, но я соучаствую, переживаю как актер.
В пьесах копаюсь. Три сезона ставил американский мюзикл "Тряпичная кукла", но его почему-то не выпустили, хотя у меня все было готово. Я ждал и до сих пор жду, как поезд зеленого света.
– Я посчитала: вы играете Карлсона лет двадцать пять, если не больше. Не надоело?
– Двадцать шесть лет. Я с удовольствием играю. Двигаюсь нормально, без костылей. Бегаю, прыгаю, как и раньше, хотя иногда что-то болит.
– Спартак Васильевич, а сколько вам лет?
– Мне много. Этого никто не знает. Когда меня зовут на телевидение по случаю даты, я им говорю: "У меня нет дня рождения. И даже года. Придумайте сами какую-нибудь цифру!"
– Почему скрываете возраст: боитесь потерять работу? Жена-то знает?