Моторы заглушили на Эльбе
Шрифт:
218-й гвардейский стрелковый полк вел упорные бои. Подошедшие самоходчики и артиллеристы поддержали его огнем. Штурмом овладев Штрезе и разгромив его гарнизон, гвардейцы с ходу форсировали реку Обра. Они перешагнули границу, разделявшую Германию и Польшу до 1939 года. Гвардии капитан Парамоненко с бойцами смастерил щит и написал на нем: «29 января 1945 года. Мы пересекли границу логова зверя. Впереди Берлин. Смерть фашизму!»
К ночи прошли лесисто-болотистую местность. Выпал снег. Стало тихо, безветренно. Из-за туч выплыла луна, и взору открылся угрюмый, пустынный пейзаж. Вскоре колонна самоходок втянулась в такую же пустынную деревню. Ни
Советский характер
Емельянов остановил самоходку у небольшого дома. Все дворы в деревне были огорожены высокими каменными заборами. За ними виднелись кирпичные стены домов и дворовых построек. «Будто замуровался каждый в своей крепости, — неприязненно подумал комбат. — Вот уж верно: здесь человек человеку — волк».
Емельянов вошел в открытые настежь массивные ворота, поднялся на крыльцо, распахнул дверь. Узнав офицера-самоходчика, добродушный сержант-пехотинец предложил ему место.
— Я не один, придут еще два человека, — сказал Емельянов.
— Тогда занимайте соседнюю комнату. Там, кажется, спальня.
В спальне все оставалось так, как было при хозяевах.
Емельянов вышел на улицу, проверил расположение батареи, охрану машин, сообщил командиру стрелкового батальона, где остановился. Когда вернулся в дом, там уже было тихо — намаявшиеся бойцы спали. В спальне стояли две большие кровати, но никто из бойцов не рискнул на них лечь. Двое из его экипажа примостились на полу. Емельянов обошел кровати, переступая через спящих, потрогал постель: перина, пуховые одеяла. В комнате было холодно, но желание поспать в мягкой постели после бессонных ночей и беспрерывных маршей вдруг уступило место неосознанному чувству брезгливости.
Емельянов переложил перину и одеяло с одной кровати на другую, не раздеваясь, прилег на голый матрац и мгновенно уснул. На рассвете его разбудил старший сержант Н. П. Кирдянов.
— Товарищ старший лейтенант, — скороговоркой шептал он. — Я ходил к сараю… Там плачет ребенок. Женщина его успокаивает…
— Может, хозяева этого дома? — предположил Емельянов. — Приведите их сюда. Скажите, что им ничего не угрожает.
Комбат понял, что уснуть уже не удастся. Он вышел в соседнюю комнату. Некоторые солдаты проснулись, копались в своих вещмешках, готовясь к походу. Дверь открылась, и старший сержант пропустил молодую женщину и двоих детей: девочку лет шести-семи и мальчика поменьше. Ребятишки испуганно жались к матери.
— Проходите, проходите! Не бойтесь, — пригласил Емельянов, с любопытством разглядывая немку. Но та, видимо, не поняла, что сказал ей советский офицер, и продолжала стоять у порога. То ли от страха, то ли от холода она заметно дрожала.
Емельянов рукой указал на комнату, потом на женщину и, подкрепляя слова жестами, спросил:
— Это ваш дом?
Женщина, видимо, поняв, кивнула головой:
— Майн хауз.
— Проходите же в свой дом! — улыбнулся Емельянов. Однако немка не трогалась с места.
Бойцы проснулись. Большинство поднялось на ноги и молча наблюдало за происходящим.
— До чего же запугал людей, проклятый Гитлер, — обронил кто-то сочувственно.
Услышав слово «Гитлер», немка поспешно выпалила: «Гитлер капут!» Ей никто не ответил. Солдаты уже не раз слышали этот возглас от пленных, прикрывавшихся
— Придется каждым своим шагом убеждать немцев, что мы не такие, какими изображал нас колченогий Геббельс, пугая своих соотечественников, — по-своему резюмировал Емельянов.
Женщина видела, что в доме все осталось, как было, и что русские не собираются убивать ее. Наоборот — приглашают в дом как хозяйку. Несколько осмелев, она повторила: «Майн хауз…»
— Нужна ты нам со своим «хаузом», — в сердцах обронил один из бойцов. — Вот поспали и пойдем дальше, а ты оставайся.
Немка не поняла, что сказал солдат. Не догадалась о смысле сказанного и по его тону. Дети по-прежнему крепко держались за платье матери и, насупившись, смотрели испуганно и недоверчиво. Солдат, заговоривший первым, развязал вещмешок, вынул два куска сахару и протянул детям. Но те лишь теснее прижались к матери. Она улыбнулась, сказала им что-то ласковое. Дети решились, взяли сахар. Немка же вдруг заплакала. В этот момент послышалась команда: «Выходи на построение!» Бойцы стали выходить во двор. Солдат, угостивший детей сахаром, подумал немного, затем, махнув рукой, вновь развязал вещмешок, вынул банку консервов, кусок хлеба и положил все это на стол.
— Это вам, — сказал он и пошел к двери.
Его примеру последовали другие: принялись доставать из вещмешков кто кусок хлеба, кто сахар — на столе вскоре выросла горка продуктов. А женщина стояла и плакала. И не понять было: то ли от горя, которое причинил Гитлер миллионам таких же немецких женщин, то ли от радости, потому что увидела в советских солдатах людей с отзывчивым на чужую беду сердцем…
Войска вступали в опустевшие города и села. Население уходило на запад или пряталось в лесах. Но слух о том, что большевики мирных людей не трогают, распространился с быстротой молнии. Молва об этом перемахнула через линию фронта. И вот уже толпы жителей устремились обратно к домашним очагам. Чем ближе к Одеру, тем реже нам встречались пустовавшие дома. Однако хозяева все еще не осмеливались выходить на улицы, а осторожно, из-за штор, с любопытством и не растаявшим до конца недоверием разглядывали советских солдат…
Великая миссия
Старшина Сытытов развернул только что полученную «Правду». Бросился в глаза крупно набранный заголовок: «Товарищ Эренбург упрощает». Игорь, как и другие солдаты, прошедшие через всю войну, читал многие статьи этого писателя. Они нравились ему простотой и доходчивостью, созвучностью с теми чувствами и мыслями, которыми жил на войне каждый советский воин. Сытытов припомнил разговор солдат на броне самоходки во время недавнего марша и сейчас с интересом начал читать статью.
«Тов. Эренбург уверяет читателя, — говорилось в ней, — что все немцы одинаковы и что все они в одинаковой мере будут отвечать за преступления гитлеровцев… Незачем говорить, что т. Эренбург не отражает в данном случае советского общественного мнения. Красная Армия, выполняя свою великую освободительную миссию, ведет бои за ликвидацию гитлеровской армии, гитлеровского государства, гитлеровского правительства, но никогда не ставила и не ставит своей целью истребить немецкий народ. Это было бы глупо и бессмысленно». [25]
25
Правда. 1945. 14 апр.