Мой бывший предатель
Шрифт:
— Никаких официальных документов? — прищуривается мужчина. — Я согласен временно. С оговорёнными строками.
— Хотя бы полгода.
— Три месяца.
— Ладно.
Я быстро киваю. Я думала, что Савва включит режим барана. Упрётся и не даст больше месяца. А это… Это хороший срок, можно что-то придумать.
Мужчина чуть усмехается, расслабляясь в кресле. Понимает, что сам помог мне в этом.
— И ты не говоришь сыну, что ты его отец, — продолжаю я. — До получения документов. Он начнёт
— Мара, я его отец!
— А я — мать!
Я подскакиваю, упираясь ладонями в стол. Гневно смотрю на мужчину, начиная закипать.
Вот такой он, Дубинин. Легко забрасывает спичку в костёр моих эмоций. Поджигает, не позволяя удержать контроль над собой.
И весь запланированный диалог рушится.
— Я его мать, — произношу я рвано. — Я, Савв. Я его воспитывала. Вынашивала. Была рядом, когда резались зубки. Когда он начал бегать и пытался лоб рассечь при первой возможности. Каждую бессонную ночь, все капризы, все моменты — с ним была рядом я. Ты от этого отказался.
— Мара, — мужчина пытается остановить меня строгим тоном, но на меня это больше не работает.
— Отказался, Дубинин. Неважно, какие у тебя были мотивы. Диагнозы, мысли, причины… Ты отказался. Ты это пропустил. Поэтому сейчас ты примешь мои условия.
— Или?
— Без «или». Ты хочешь убедить меня, что сын важен? Вдруг воспылал к нему любовью? Тогда докажи это. Покажи, что хочешь лучшего для Кирюши. А не для самого себя.
Я выплёвываю слова, часто дышу. Я медленно опускаюсь обратно в кресло. Напоминаю себе, что это не о моих обидах.
Это — про Кирюшу. Моё ласковое солнышко, которое я должна защитить. И это в приоритете. А не эмоции.
— Согласованные встречи и роль друга, — недовольно перечисляет Савва. — На три месяца. Звучит разумно.
— Кроме того…
Продолжаю я под тихий смешок мужчины. Вываливаю условия медленно, чтобы мужчине было труднее отказаться.
Когда уже на парочку условий согласился — ещё одну примешь. И так до победного.
— Решения по Кириллу принимаю я, — произношу жёстко, не допуская никаких переговоров. — Всё, что касается моего сына — моё решение. Что есть, покупать, куда вести… Всё.
— Это всё? — сощуривается Савва.
— Пока да.
— Пока? — мужчина усмехается. — Ты же вроде не отстойный юрист, Мара. А условия не продумала?
— Условия будут меняться в зависимости от твоих поступков. Если ещё что-то всплывёт… И, конечно, ты не тянешь никакой цыганский табор к моему сыну. Ни своих родственников, пока что, ни новых пассий, ни…
— Макару и его семье не до меня, там свои приколы у них. Я сейчас свободен.
— И Наташа с…
— Ляля на постоянном лечении. В столице. Никто не станет её привозить
— Но чужая дочь для тебя стала чуть ли не родной.
Это звучит немного претензией, ну да ладно. Мне просто обидно за Кирюшу. В идеальном мире…
У него был бы любящий отец. Который научит рыбачить, водить машину и как правильно за девочками ухаживать.
— Ты помнишь моего друга? — медленно произносит Савва. — Германа. Он погиб.
— Я слышала, да, — я медленно киваю. — Мы немного общались с его женой… Погоди. Ты хочешь сказать…
— Не хочу. Я обещал унести эту тайну с собой в могилу. Но, видимо, с обещаниями у меня не очень.
— И? Наташа была его любовницей? Потом родилась внебрачная дочь… Но я не понимаю. Ты выглядел так, словно очень беспокоился за эту девочку. Но… Вы с Германом были не «не разлей вода», чтобы так реагировать.
Я действительно не понимаю. У Саввы было много знакомых. Категория «друзья» — для мужчины существовала со скрипом.
Но такие люди были. Вот только туда входил Паша Соколовский и ещё пару ребят. Германа среди них не было.
Немного заносчивый, но очень умный мужчина был. Разрабатывал отечественные чипы для телефонов.
Савва даже инвестором у него не был. Они просто общались иногда. С чего вдруг такая забота?
— Когда мы развелись, — Савва сжимает челюсть. По его щеке рябь идёт. — Многое изменилось. И Герман… Он мне кое с чем помог. Можно сказать, у меня перед ним долг жизни.
— Подробностей не будет? — дыхание обрывает. — Ничего не понимаю. Какие-то тайны мадридского двора…
— Тебе и не нужно в этом копаться. Слишком грязно там всё. Но суть в том, что я к Ляле не имею никакого отношения. Но присматривал за ними. И Ляля действительно стала мне близкой. Особенно когда заболела.
— И ты так стараешься ради её спасения… Некоторые ради родственников столько не делают…
— Оставь эту тему. Главное я тебе сказал, остальное — мелочи.
Скорее — только больше тумана напустил. Герман казался мне примерным семьянином. И чем он так помог Дубинину, чтобы тот его секрет оберегал?
Ещё и так остервенело…
Я пытаюсь сопоставить ниточки, протянуть их в единую картину, но Дубинин отвлекает меня:
— Когда я смогу нормально познакомиться с сыном?
— Не знаю. Я сейчас очень занята, — я показательно лезу в телефон. — Встречи, а ещё…
— Мара, давай без этого. Назови мне день. Я пропустил два года его жизни. Больше пропускать я не намерен.
— Суббота, обед. Я обещала Кирюше пойти на машинки. В парке, где ты нас поджидал.
— Целая неделя ожидания?