Мой год с Сэлинджером
Шрифт:
У стеллажа с Сэлинджером я задержалась и стала рассматривать знакомые корешки. Почти все эти книги были у моих родителей: «Над пропастью во ржи», «Выше стропила, плотники» и «Симор: введение» в мягких обложках; «Фрэнни и Зуи» – в твердой, причем книга в таком идеальном состоянии, будто ее никто никогда не открывал. Но все они прошли мимо меня. Почему? Почему я до сих пор не прочла Сэлинджера? Так сложились обстоятельства. В старших классах учительница литературы никогда не давала нам задание читать «Над пропастью во ржи». У меня не было старших братьев и сестер, которые торжественно вручили бы мне томик на четырнадцатилетие и сказали: «Ты должна это прочесть». А потом подходящий момент для Сэлинджера прошел – я об окошке между двенадцатью и двадцатью годами, ведь именно тогда подростки, любящие читать, сходят с ума по Холдену Колфилду. Теперь меня
13
Отсылки к рассказам и повестям сэлинджера о семье Гласс (сборник «Девять рассказов»).
Я не нуждалась в развлекательном чтении. Я любила провокационную литературу.
Агент по недвижимости подвел нас к красивому рядному дому [14] на Северной Восьмой улице, в квартале от железнодорожной станции и рядом с большой польской булочной. Голые деревья отбрасывали тени на снег в свете уличных фонарей.
– Это здесь, – сказал он, отпер парадную дверь и прошел мимо изящной лестницы, ведущей наверх, мимо квартир первого этажа к двери в задней части дома.
14
Рядные дома – дома сплошной застройки, между которыми нет проходов (фасады вплотную прилегают друг к другу).
«Куда мы идем?» – подумала я, ступая позади моих спутников. Нас провели во внутренний дворик, утопающий в снегу; там, в глубине, стоял крошечный трехэтажный домик, весь разваливающийся и заброшенный, как избушка на курьих ножках, – тайный домишко, спрятанный от глаз людских.
Сама квартира оказалась маленькой и странной, с деревянными полами, свежеокрашенными в необычный для пола цвет красного кирпича, – в комнатах все еще чувствовался сильный запах краски. Дверей не было, а комнаты разделяли арки. В гостиной я увидела встроенный шкаф, в крошечной кухне – мини-плиту и холодильник; окна маленькой спаленки выходили в цементный двор и почти упирались в стену дома, через который мы прошли. Пол был кривой, это было видно невооруженным глазом.
– И сколько? – спросил Дон агента. – Пять сотен?
– Пятьсот сорок, – ответил тот.
– Берем, – кивнул Дон.
Я вытаращилась на него, не веря ушам своим:
– Вообще-то, нам нужен хотя бы день, чтобы все обсудить. Сравнить с другими квартирами…
– Нет, – смеясь, ответил Дон, – эта нас устраивает. Какой депозит?
Снаружи холодный воздух приятно обжег щеки. «Не верю, что мы на это согласились», – подумала я. Но при одной мысли о том, чтобы вернуться к Селесте – даже чтобы забрать вещи, – у меня чуть не случился приступ паники. Спагетти. Слишком мягкий диван. Парализованный кот.
Через пару минут мы сидели в офисе агента по недвижимости и заполняли бумаги.
– Договор будет на ее имя, – заявил Дон, а я встревоженно взглянула на него, и сердце забилось сильнее.
Если квартира на мое имя, значит, ответственность за внесение платы на мне, а Дон тут вроде как ни при чем. Меня это страшно пугало, ведь сумма в пятьсот сорок долларов составляла больше половины моей зарплаты.
– Только у тебя есть настоящая работа, – пояснил Дон, когда мы возвращались в его старую квартиру, взявшись за руки. – И хорошая кредитная история.
– Откуда ты знаешь, какая у меня кредитная история? – спросила я.
– Просто знаю, и все. – Дон остановился и достал
– Что значит «уж точно лучше моей»?
Дон глубоко вдохнул морозный воздух.
– Я отказался выплачивать студенческий кредит, – сообщил он.
– Ты отказался выплачивать студенческий кредит?
– Ну да, так я и сказал. – Дон встряхнул головой и широко улыбнулся. – Подумаешь, велика беда. Банки – зло, они наживаются на восемнадцатилетних несмышленышах. Ну, недосчитаются они моих двадцати тысяч… для них это вообще не деньги. – Он поцеловал меня холодными губами в правую щеку. – Детка, ты слишком буржуазно мыслишь. Серьезно, ерунда это все. Мне было не до студенческих кредитов. Я роман писал.
Я не знала, что на это ответить; не знала, что и думать, по правде говоря.
– Я сглупил, конечно. – Дон снова взял меня за руку, и мы пошли по Северной Девятой улице к Макри-Трайнгл – участку клочковатой травы, населенному крысами, который почему-то считался у городских властей общественным парком. – У меня не было денег, вот я и оформил отсрочку. Это можно делать сколько угодно раз. Просто каждые полгода заполняешь документы. Но мне надоело.
Я думала об аренде. По правде говоря, я не знала, как Дон зарабатывал на жизнь. Почти все время он проводил в зале – был боксером, «как Мейлер, но лучше» [15] , по его собственным словам, – или просиживал в кафе, работая над романом, который, опять же по его словам, почти дописал. Раньше он преподавал английский как иностранный взрослым – русским эмигрантам, латиноамериканским домохозяйкам, – но сейчас у него осталось лишь несколько частных учеников. Деньги на вино или кофе у Дона всегда водились, но я также заметила, что он не разбрасывается наличкой. Кредитками он не пользовался. Теперь я знала почему.
15
Имеется в виду норман Мейлер.
– Высшее образование должно быть бесплатным, – добавил Дон. – В Европе никто не платит двадцать штук в год за бакалавриат. Мои друзья из Европы считают нас, американцев, ненормальными.
Дон часто упоминал своих европейских друзей, но никого из них я еще ни разу не видела. Те его друзья, с кем мы регулярно общались, были родом из Нью-Йорка, Хартфорда, где Дон вырос, и Сан-Франциско, где он жил вплоть до переезда в Нью-Йорк около года тому назад. Большинство этих друзей учились в колледжах, где стоимость обучения превышала двадцать штук в год. Так, его подруга Эллисон, дочь знаменитого писателя и влиятельного редактора, выросла в таунхаусе в Верхнем Ист-Сайде и училась в Беннингтоне с Марком, лучшим другом Дона из Провиденса, из профессорской семьи. Подобно Дону, эти ребята стремились стряхнуть с себя внешние атрибуты привилегированного детства: Эллисон жила в чердачной студии на Мортон-стрит и жаловалась на бедность, но каждый вечер ужинала в ресторанах, а Марк бросил престижный колледж, выучился на краснодеревщика и основал компанию по производству дорогой дизайнерской мебели, офис которой находился в лофте на Четырнадцатой улице, стоившем явно не гроши.
– А тебе не показалось, что с этой квартирой что-то не так? – спросила я.
– Там пол немного наклонный. – Дон пожал плечами, обнял меня и прижал поближе. – Ну и что? За пятьсот баксов в месяц мы все равно ничего лучше не найдем. А тут и станция близко. И все близко. И такой красивый квартал – Северная Восьмая улица! Столько деревьев.
– Деревья, – с улыбкой повторила я, хотя помнила лишь мрачные тени от голых веток на снегу.
Дома Ли и Панкадж сидели за столом и пили пиво с Марком и Эллисон, которых Дон пригласил в гости, но забыл об этом… или забыл сказать мне. Марк и Эллисон нравились мне гораздо больше большинства друзей Дона, но я очень устала.
– Дональд! – воскликнула Ли и помахала забинтованной рукой. – Джоанна! Садитесь с нами, выпейте пива! Мы отмечаем!
Она встала и прижалась к моей холодной щеке своей теплой. На ней было одно из ее очень красивых платьев – глубокого бордового цвета, креповое, с крошечными тканевыми пуговками впереди, – и полный макияж: тональный крем, сгладивший неровности на ее подбородке, тушь, благодаря которой у нее появились ресницы, и темно-красная помада. Ли вымыла голову и высушила волосы; те лежали блестящими волнами. Теперь она выглядела не просто прилично, но восхитительно.