Мой холодный Эрих. Книга первая
Шрифт:
Он подходит к учительскому столу и вываливает на него всё, что принес с собой: книги, пособия, ежедневники. Ежедневники сразу видно, что дорогие – тесненная кожа, прошивка, заклепки – все дела. Складывает макулатуру и прислоняется к столу задом, смотрит на нас, а мы на него. Изучаем друг друга. Он молодой, на вид ещё нет тридцати лет (в интернате всем преподавателям за сорок, ну кроме Марины Витальевны, ей тридцать два). Высокий, мускулистый, заметно, что занимается спортом, белая дорогая рубашка закатана на локтях, черный жакет, черные отутюженные брюки
– Я полагаю нужно встать, чтобы поприветствовать учителя, – его голос холодный властный, вроде и говорит негромко, но сила чувствуется.
Нехотя выползаем из-под парт, отодвигаем и гремим стульями. Хоть нас и немного – два ряда по четыре парты – шестнадцать человек всего, а грохочем так, словно нас все – тридцать два, как в моей старой обычной школе. И я ещё сижу на первой, прямо напротив учительского стола, как примерный ученик. Посадили. Возражать нельзя. Тут всё нельзя.
– Хорошо, – кивает он, – садитесь.
С таким же грохотом падаем обратно, прижимаем попки к сидушкам.
– Меня зовут Эрих Рудольфович Гельман, – представляется он.
Я падаю на парту и начинаю ржать.
– Что смешного? – спрашивает он.
– Адольф Гитлер? – переспрашиваю я, будто не расслышал.
Он ухмыляется.
– Эрих Рудольфович Гельман, – повторяет он спокойно.
– Хайль, Гитлер! – кричу я и смотрю в его безмятежные глаза. Хочется его довести, чтобы он сбежал от нас побыстрее в своем до неприличия приличном костюме.
– А самого тебя как зовут? – интересуется он.
– Александр, – гордо отвечаю я.
– Как торжественно, – усмехается он. Крутанулся на пол-оборота, взял со стола один из своих ежедневников и опять поворачивается к нам. Опускает голову, распаковывает талмуд, который по итогу оказывается планшетом, открывает файл классного журнала и пробегает по списку, – Левиц? – поднимает на меня глаза, я киваю.
Конечно, Левиц, больше в классе у нас нет Александров.
– Да, Левиц, мне уже успели многое рассказать о тебе, – вздыхает он.
Усмехаюсь, чуть склоняю голову и поднимаю брови. Да-да, я такой. Доводить учителей – мой конек.
– Я понимаю, вы все считаете, что уже выросли из школьных парт, но такова программа социального проекта по перевоспитанию. Вы должны изучать общеобразовательные предметы, – начинает он, – итак, что вы последнее проходили по истории?
– Фигню всякую, Адольф Гитлерович, – выкрикиваю я, и весь класс начинает ржать.
– Эрих Рудольфович, – не повышая голоса поправляет он.
– Адольф Гитлерович, – повторяю я ему назло и дерзко смотрю в глаза.
– Та-аак, – он смотрит в планшет.
– Ся-я-ак, – передразниваю я.
– Новая тема: «Иван Грозный».
Он встает, подходит к доске, пишет новую тему, даты жизни и смерти Великого Князя, и абсолютно спокойно начинает излагать материал,
– Прошу, записывайте за мной в тетрадь.
Конечно, мы всё записываем в тетрадь. Мы же класс «Сигма», учебников для нас нет, и программа не как в общеобразовательных школах. Хотя, фиг знает, я доучился только до девятого.
Некоторое время я просто лежу на парте, слушая его, что-то черкая в тетрадку, потом мне становится скучно, и я вдруг резко вскакиваю, поднимаю вверх руку и кричу:
– Хайль, Гитлер!
Все падают со смеху.
– Ладно, – он кладет мел в желобок и поворачивается ко мне. – Левиц, встать.
Немного усмехаюсь и встаю.
– Гитлер капут! – говорю я, но уже тише.
Все ржут.
– Раздевайся.
– В смысле? – не понимаю я.
– В прямом, – говорит он, садясь на стул. – Снимай всю свою одежду, – и внимательно смотрит на меня холодными глазами.
– Да в смысле, Эрикс Адольфович? – офигиваю я.
– Эрих Рудольфович, – также спокойно поправляет он.
– Я не буду раздеваться.
– А я и не спрашиваю, будешь ли ты. Это приказ, и ты знаешь, что будет за неподчинение.
Знаю, конечно. Неподчинению любому приказу – и всё, хана – прощай школа; привет, тюряга. А я боюсь туда попадать. Страшно. За мою статью меня там порвут на части и съедят сырым на завтрак. Уж лучше дисциплинарка. Фыркаю, но, что делать, подчиняюсь. Стаскиваю через голову черную толстую кофту грубой вязки и бросаю на парту. Поправляю длинные почти до плеч волосы. Смотрю на него. Может он просто берет меня на понт?
– Продолжай.
Фигасе у него методы. Расстегиваю ремень и молнию на брюках, скидываю ботинки, снимаю брюки и кладу на парту. Опять смотрю на него.
– Дальше.
Он говорит спокойно, твердым властным голосом и я понимаю, что сейчас мне хана, заставит раздеваться полностью.
Медленно расстегиваю пуговки на белой рубашке, он ждет, класс притих. Все офигели, я спиной чувствую, как на меня уставились все пятнадцать пар глаз. И девочки тоже. Я стаскиваю с себя рубашку и кладу поверх брюк, остаюсь в белой майке и в темно-зеленых трусиках-боксерах. Знаю, что я красивый, с прямой спиной, с чуть выпуклыми округлыми ягодицами, с неплохо развитой мускулатурой, но, блин, я всё равно жутко стесняюсь, когда на меня смотрят столько человек.
– Может, не нужно? – немного жалобно прошу я. Ладно, сдаю позиции, что уж говорить. Сбили спесь.
– Нужно, – холодно отвечает он.
Снимаю носки и, демонстративно ему показывая их, бросаю на рубашку. Он улыбается уголком рта. Поеживаюсь, босиком на полу холодно.
– Продолжай.
– Эрих Рудольфович, пожалуйста, – вот это я уже «прогибаюсь». Не смотрю на него, гляжу в пол.
– Выучил, как меня зовут? Какой прогресс, – ухмыляется он. – Но всё равно – продолжай.
Стаскиваю майку и кладу на парту. Всё, остались только трусики.