Мой холодный Эрих. Книга первая
Шрифт:
– Держи рубашку так, чтобы все видели твою полосатую жопку, – говорит он.
Поднимаю рубашку, оголяя только попу, впереди полами закрываю «непопу», так и стою, опустив голову. Слезы бегут по щекам, капают на потертый линолеум. Вытереться не могу, только если щекой о плечо. Мне стыдно, ужасно стыдно, особенно перед девочками. Стыдно показывать свою выдранную попку в красных полосах: в широких сине-розовых вчерашних от ремня и в свежих тонких ярко-красных от плетки. Ещё я чувствую что-то твердое внутри самой попки и тонкая ниточка свешивается из дырочки, щекоча ягодички изнутри. И это что-то вдруг
– Итак, продолжим, – слышу позади себя холодный голос Эриха.
И он ведет дальше урок, не обращая на меня внимание. Задает вопросы классу, что-то поясняет, даже шутит. Иногда снова включается вибратор, и я от неожиданности вздрагиваю. По ходу у него в руках пульт от этой штуки.
Наконец звенит долгожданный звонок. Мы не переходим из класса в класс, как в обычной школе, занимаемся в одном.
– Все свободны, – объявляет Эрих, подходя ко мне и кладя руку на мое плечо. – Всем выйти на перемену и не входить до следующего урока.
Видимо всем, но не мне. Когда за последним учеником закрывается дверь, мне становится немного страшно. Теперь я боюсь оставаться с ним один на один.
– Ну, я же предупреждал тебя, – говорит он.
Гладит меня по голове, опускается по спине, проводит рукой по голому копчику и залазит в щелочку, натыкаясь на вибратор. Я начинаю дрожать.
– Хотя нет, – вдруг передумывает он, – оставайся с ним, пусть это послужит тебе уроком. – Убирает из щелочки руку и хлопает меня по ягодице, – одевайся и не вздумай сам вытащить вибратор. Будешь ходить с ним весь вечер. Придешь ко мне в комнату за час до отбоя, и я его уберу или раньше, если вдруг захочешь какать. Я живу в двадцать девятой.
Киваю, натягиваю трусики и брюки, и тоже выбегаю из класса на ходу утирая рукавом кофты слезы. За оставшуюся перемену успеваю заскочить в туалет, чтобы умыть холодной водой заплаканное лицо. Огромное желание вытащить эту штуку из своей попы, но я боюсь гнева Эриха.
Когда возвращаюсь, мой стул стоит уже за моей партой, а за преподавательским столом совсем другой, принесенный видимо из учительской и нет останков разобранного.
На остальных уроках веду себя тихо, ни с кем не разговариваю, ни на кого не смотрю, голова опущена, переминаюсь с ягодички на ягодичку, попка горит огнем, да ещё внутри меня иногда включается вибратор и гоняет на разных скоростях. Эрих включает. Подходит время от времени к дверям класса и нажимает на пульт. Далеко у него берет сигнал. Погоняет-погоняет меня минуты три-четыре и выключает. Уходит.
К пятому уроку мой слух обостряется до предела. Слышу тихие шаги из коридора и уже заранее напрягаюсь, жду, что сейчас моя попка опять заработает. Мой «орешек» накален до предела, спереди всё набухло и приподнялось, но я терплю. Терплю даже в столовке на ужине, когда он проходит мимо меня, не поднимаю на него глаза, игнорирую, только вздрагиваю, когда скорость резко повышается.
Постоянно смотрю на время, словно этим хочу подогнать стрелки часов, чтобы они шли быстрее, чтобы скорее избавиться от этого вибратора в моей попке. Но и боюсь идти к нему в комнату. После ужина лежу на животе, сидеть просто уже нет сил. Опять слышу тихие шаги по линолеуму… его
Наконец, наступает час «Х». Встаю, надеваю кроссовки, нахлобучиваю на голову капюшон худи и иду вдоль стен ни на кого не глядя, склонив голову. И ко мне никто не обращается. Все знают, что, если я не в духе, ко мне лучше не лезть – ударю. Захожу в коридор, где расположены комнаты учителей и воспитателей. Здесь тихо, на полу ковровая дорожка, по стенам картины в красивых золотистых рамках, двери хорошие, массивные, темно-красного оттенка. Его дверь последняя. Стучусь.
Он открывает не сразу, через время, когда я уж подумал, что его нет и собирался идти обратно. Шагов через дверь не услышал – или Эрих так тихо подкрался, или звукоизоляция хорошая.
– Входи.
Вхожу. В комнате у него клево. Широкая кровать, хороший письменный стол, кресла, большой телевизор. Между шкафами виднеется закуток, видимо там расположена ещё своя ванная.
Он закрывает за мной дверь и толкает меня вперед.
– Снимай обувь, когда входишь ко мне, – говорит он.
Скидываю кроссовки и прохожу вглубь комнаты. Останавливаюсь. Топчусь на ковре. Наклоняю голову и смотрю на свои босые ноги.
– Как прошел вечер? – спрашивает он, усаживаясь в кресло напротив меня. На колени он кладет длинную узкую стек-плетку с коротким ремешком на конце и у меня опять холодок пробегает по спине.
Молчу.
– Я спросил: как прошел вечер? – чуть повысив голос, снова повторяет он и нажимает на пульт.
Вздрагиваю.
– Хорошо, – едва слышно бормочу я.
– Не слышу, говори громче! – он увеличивает скорость игрушки. – И непонятно, кому ты отвечаешь?
– Хорошо прошел вечер, Эрих Рудольфович, – говорю достаточно громко.
– Отлично, значит, тебе понравилось?
– Нет.
– Ладно, – он выключает вибратор, и я выдыхаю.
Он некоторое время смотрит на меня изучающее, потом спрашивает:
– На сей раз ты точно усвоил урок?
– Да, Эрих Рудольфович, – чеканю слова.
– Раздевайся.
– З-зачем?
– А как я его буду у тебя доставать, если ты в одежде? Давай. Полностью догола.
Стаскиваю худи и вешаю на подлокотник кресла напротив него.
– Нет, на пол, – он показывает плеткой на ковер, – твоя одежда недостойна лежать на моей мебели.
Беру с кресла худи и бросаю на ковер. Снимаю футболку и кладу на худи. Потом сверху кидаю штаны. Он внимательно наблюдает за моим раздеванием. Мне очень стыдно, но я всё же стягиваю трусики. Стою перед ним абсолютно голый, спрятав «непопку» в ладонях. У него теплее, чем в классе, но всё равно прохладный воздух неприятно холодит кожу.
– Подойди ко мне.
Подхожу, хотя мне страшно, когда у него в руках плетка.
– Сколько ты уже здесь?
– Два года, – бормочу я.
– А почему тебе только девятнадцать лет? – удивляется он.
– Меня в семнадцать отправили сюда, – тихо отвечаю я.
– Понятно, – кивает он. – Руки за голову.
Нерешительно поднимаю руки и сцепляю пальцы за затылком.
Он поднимает плетку и проводит ей по моему малышу. Вздрагиваю и напрягаюсь.
– Таким он мне нравится больше, – кивает он.