Мой милый Гаспаро
Шрифт:
– Я и не знал, что вынести не могу, когда отказывают в любви, - усмехнулся Фабио.
– Да ты влюблён ещё сильнее, чем я думал!
– радостно воскликнул Гаспаро, отпил вино и встал.
– Мы утром немедленно отправимся к Азарьеву просить за любимых!
– А море?
– смотрел Фабио с удивлением и сомнением, что море, действительно, дорого...
...Когда прибыли по утру к дому Азарьевых, друзей встретил вышедший дворецкий. Он сообщил, что самого хозяина уже нет и принимать никого
– Гаспаро! Постой!
Любимый её тут же задержал дверь рукой и шагнул через порог:
– Милая, - улыбнулся он нежно, коснувшись её плеч и отводя в сторону от уставившегося с удивлением слуги.
– Вот, - спешила Юлия передать письмо.
– Прочти всё. Неспокойно мне.
– И нам, - оглянулся Гаспаро на стоящего за порогом друга, а дворецкий нетерпеливо молвил:
– Господа, не велено же было.
– Вот, - достал Гаспаро из-за пазухи книгу и отдал любимой.
– Полистай, а там и почитай... Может полюбится.
Взглянув на обложку, на которой красиво было вычерчено название, Юлия прочла:
– Путешествия Гулливеровы в Лилипут, Бродинягу, Лапуту, Бальнибарбы, Гуигнгмскую страну или к лошадям.
– Я читал, - сглотнул начавший волноваться Гаспаро, а взглядом указал на книгу и кивнул так, что Юлия догадалась о намёке.
– И я прочту, - обещающе взглянула она.
– А коль будет на то воля Божья, свидимся мы.
– Обязательно, Юлия... Павловна, - шагнул за порог Гаспаро и дворецкий поспешил закрыть дверь.
– Какой же ты жестокий, - с грустью молвила Юлия и скрылась за дверями гостиной, прильнув к окну.
С давящим чувством тоски смотрела она, как любимый уходил всё дальше, оставляя её вновь здесь, вновь одну. И лишь книга, которую прижимала к груди всё сильнее, будто успокаивала...
Глава 17
Покидая дом Азарьевых, Гаспаро и Фабио не спешили скорее уходить. Они ещё некоторое время стояли за воротами, наблюдая, как подъехавшая карета чуть притормозила, а из окна выглянул на них сам Азарьев...
– Павел Александрович, - поклонились друзья ему, но тот ничего не ответил, скрывшись за шторкой и уехав далее к дому.
– Ой, не нравится мне здесь, - вздрогнул подле Фабио, и Гаспаро открыл письмо, что некоторое время назад получил от любимой.
– В доме творятся странные дела. Неспокойно здесь, - читал он быстро.
– Приезжал странный человек, господин Шешковский. Дворецкий сказал, это человек из канцелярии, важная фигура. Речь его с нашим папенькой шла о каких-то пропавших документах и записках. Документы важные, а кто выкрал их, не известно.
– Как всё складывается, - улыбнулся Фабио.
– Сначала часто пропадают
– Не думаю, что он выступает в роли, как злодей, - с удивлением взглянул Гаспаро.
– Но я тешу себя надеждой добраться до истины.
– Так рьяно?
– смотрел друг с сомнением, но оставлять его без своей поддержки не собирался.
Спрятавшись скоро неподалёку за холмом, друзья сидели, будто отдыхали и наслаждались теплом прекрасного летнего дня. Не забывая следить за тем, кто и куда выходит из дома, оба тихонько строили план действий и ждали...
Юлия же, когда потеряла из вида вышедшего за ворота любимого, тут же стала листать книгу. Надежда увидеть что-то, что не принадлежит сему изданию, подтвердилась очень скоро. Наткнувшись на сложенный вдвое лист бумаги, она тут же взяла его, а книгу отложила на столик. Глаза бегали по строчкам написанного... Сердце радостно билось, а душа будто пела ту самую оду, что возлюбленный сочинил только для неё:
О Юлия, богиня грёз моих,
Нет, не умею песнь слагать я,
Да горестно без глаз твоих,
Без рук, без общества не сладко,
А там, где пламенное сердце,
Мне что-то тяжко, если вдруг
Дурная мысль стрелою меткой
Пронзает душу страхом мук,
Которые не ждут, зовут,
А вдруг всё только сон,
Но нет же, здесь ты, в жизни,
В снах моих, везде одна ты,
Верю, будет, верю, настанет добрый час,
Приду к тебе, а ты рукою
Нежно прикоснёшься. Вот и я,
Да, буду песнь тебе слагать вновь
И петь одной тебе всегда.
О Юлия! Моя ты сладость,
Моя награда, век мой, клад!
– Милый, - приложила Юлия письмо к груди и с наслаждением закрыла глаза.
– Мой милый Гаспаро... Навсегда таким останешься... Навсегда твоя...
– Неужели?
– с удивлением раздался голос Льва Азарьева рядом, и он взял письмо у не ожидавшей того Юлии.
– Гляди-ка, как иностранные беглецы, эти бедные отродья пытаются заполучить милость богатой и наивной барышни. Не подобает моей новоиспечённой сестрице дружбу с такими водить, аль не знаешь, кто я?
– усмехнулся он, разорвав оду на мелкие клочки и бросив в камин.
– Жаль, лето, а то бы сгорели.
– Зачем Вы сделали это, Лев... Павлович?
– еле слышно молвила растерявшаяся Юлия, а он встал перед её лицом близко.
Схватив же руками за талию и прижав к себе, он дал понять до боли впившимися в неё пальцами, что власть свою над нею имеет и не позволит быть свободной.
– Так знаешь, кто я?
– улыбался он, надавливая всё больше, и Юлия вымолвила, не скрывая страха, что переполнял:
– Да,... рассказывал Павел Александрович, что сын у него имеется, что в отъезде был.