Мой (не)любимый дракон
Шрифт:
Немало времени ушло, чтобы прицепить все таири, скрывшие мой фривольный наряд, всю меня, от любопытных взглядов. По желанию учительницы, заявившей, что такой нежной красавице, как я, больше пойдут светлые тона, мою фигуру обтекали карамельно-розовые, лазоревые и мятные шелка. Ткань холодила кожу, заставляя покрываться плечи и спину мурашками.
А может, я дрожала от напряжения. От ярости, что, так до конца и не погаснув, продолжала тлеть во мне, искрами бежала по венам, готовая в любой момент вспыхнуть неистовым пламенем.
Не терпелось спровадить служанку, чтобы наконец остаться наедине с собой и волшебным
Поэтому, когда девица-переросток с самодовольным видом объявила:
— Готово!
Я поблагодарила её сдержанно и попросила оставить меня одну.
— Хочу настроиться.
— Как вам будет угодно, Ваша Утончённость.
Когда шаги за дверью стихли, я бросилась к заветному кофру, чувствуя, как в груди начинает плясать сердце. Разминается, видать, перед выступлением. Руки дрожали, и попробуй кто-нибудь сейчас отобрать у меня подарок Герхильда, я бы этому кому-нибудь голову откусила. Тем более что не завтракала и не обедала, и теперь ко всем остальным чувствам, от которых с утра штормило, прибавилось чувство голода.
А поднос с остывшей похлёбкой Наира, как назло, утащила.
Может, если действительно сумею перенестись хотя бы на пару минуточек домой, горло не будет сжимать невидимая удавка, и я наконец смогу дышать, а не задыхаться.
В этих стенах, в этом городе.
В этом мире.
Вытряхнув всё содержимое сундука на пол, едва не взвизгнула от радости. Мабли бережно завернула цветок в полупрозрачную шаль — ещё один подарок тальдена, что преподнёс он мне в Рассветном королевстве. Под цветком, на самом дне деревянного кофра, обнаружился знакомый томик мемуаров императора Валантена. Что-то не припомню, чтобы я узурпировала его из библиотеки… Из книги, что познакомила меня с печальной историей любви Арделии, торчал уголок записки. Перечитывать песню Ллары, бисеринами-буквами темневшую на страницах, которые разделяло послание Мабли, не стала. Пробежалась взглядом по письму той, что из надзирательницы незаметно стала мне другом:
«Не слушайте морканту. Сердце слушайте».
Закрыла книгу и улыбнулась. Надеюсь, Мабли найдёт свою половинку, её сердечко никогда не будет разбито, и она до конца жизни останется такой же светлой и романтичной.
Устроившись на прогретом солнцем камне подоконника, в узком стрельчатом углублении, я погладила прохладные лепестки. Что там говорил Скальде? Советовал представить того или тех, к кому тянется моя душа? Интересно, диапазон действия этого ледяного чуда ограничивается только Адальфивой, или я всё же смогу, хотя бы одним глазком, увидеть Землю?
Узнать, что с ними…
Пальцы под лепестками слегка покалывало. От холода ледяной магии. Сорванный, цветок не закрылся в бутон, как это всегда бывало днём, а разметал лепестки по ладони. В каждом я видела своё мерцающее отражение, а прикрыв глаза, пожелала увидеть… мужа.
Вообще-то, собиралась загадать маму. Но образ Воронцова как-то сам собой возник в сознании. Добрые карие глаза и неизменная на губах улыбка. В отличие от Ледяного, улыбаться Лёшка любил. И это делало его и без того привлекательное лицо ещё более красивым. Как будто подсвечивало его изнутри.
Если бы ещё не схожесть с Крейном…
Но даже несмотря на это, сердце затопило нежностью. Наверное, взыграла ностальгия по тем беззаботным, ясным дням, когда мы были вместе. И не было проклятия;
Прикрыла глаза, а когда колючий холод сменился обжигающим жаром, затаив дыхание, опустила на цветок взгляд. Каждый лепесток — фрагмент мозаики. Собранная воедино, она показывала мне… Воронцова. Радость и восторг, что всё так легко получилось, захлестнуло щемящее чувство тоски.
Я ведь и правда была с ним счастлива. И пусть с Лёшкой у меня не сносило крышу так, как это бывало со Скальде… Вообще, ни с кем до Герхильда ничего не сносило. Но с мужем мне было хорошо. Хорошо и легко.
Всего каких-то пару месяцев назад всё в моей жизни было просто.
А сейчас…
С вышеупомянутой улыбкой Воронцов полулежал на диване. Подпирая рукой щёку, лениво клацал пультом, выискивая что-нибудь интересное по телевизору. Задача практически невыполнимая.
Он был один, и я вдруг испытала ни с чем не сравнимое удовлетворение и такое упоительное злорадство: ну точно уже давно раскусил самозванку и велел ей выметаться! И пусть выглядел Воронцов всем довольным и безмятежным, в тот момент я была уверена: он не находил себе от тревоги места! Может, сейчас уже привык к одиночеству, смирился. Но увидь я его несколько недель назад…
Мысль оборвалась, так и не успев до конца сформироваться. В горле пересохло, стоило услышать:
— Котёнок, ты скоро? Начинается уже.
Котёнок? Постойте-ка! Так он меня никогда не называл. Милой, Анечкой, иногда шутливо Анькой… Но Котёнком я у него за семь лет не была ни разу.
Надеюсь, это он к Котению Котеньивечу обращается, а не к этой хитропопой лиане…
Хитропопая лиана, старательно виляя попой, затянутой в узкие джинсы (и куда подевалась моя фигура, простите?!), нарисовалась в зале с миской попкорна. Улыбаясь во все тридцать два моих(!) зуба, плюхнулась под боком у моего(!) мужа. Кокетливо тряхнула моими же волосами… крашеными (вот су… жучка!) и, до противного трогательно хлопая ресницами, положила Лёшке на плечо голову.
Неужели не понял, что перед ним фальшивка?!
Воронцов нежно чмокнул златовласку в макушку (я русая, мать вашу! Ру-са-я!) и, пока правая рука мужа была занята попкорном, пальцы левой переплелись с пальцами незнакомки. В этой девушке не было, не осталось ничего от настоящей меня.
Ещё один поцелуй, на сей раз в полные губы, и тихий шёпот:
— Фьярр, а принеси-ка пивка…
Руки, как электрическим разрядом, пронзило дрожью, и цветок рассыпался по полу ледяными осколками.
«Фьярр, а принеси-ка пивка», — звучали набатом слова, снова и снова, пока я вспоминала клятвы, что давали мы у алтаря. Про в горе и в радости.
Но вот он в радости с другой. С той, что лишила меня всего. Даже тело моё изменила до неузнаваемости! А в горе я осталась одна.
Негромко скрипнули, раскрываясь, двери.
— Ваша Утончённость, пора.
— Пора? — переспросила отрешённо.
— Пора выступать перед наследником. Его Великолепие ждёт вас.
Танцевать за Фьярру? Мёрзнуть за неё? Бороться со своими страхами — панической боязнью высоты. Из-за неё. Выступать перед мужчиной, который был для меня, как закрытая, совершенно закрытая книга. Которого мне никак не удавалось понять и раскрыть.