Мой товарищ

Каманин Федор Георгиевич

— Ежели вы не будете урядниками, я вам уши надеру.

Тишка и Митька согласились — с Легким шутки плохи.

И мы стали подпольщиками.

Пришел как-то на праздник домой Фанас Горшков и хватился своих книг.

— Где мои книги? — спрашивает он у своего старшего брата, Гришки.

— Не знаю. А где они у тебя лежали?

— Под сараем.

— Нашел место! Их, наверно, ребятишки потаскали. Степка Жбанков, видел я, на днях туда лазал.

Фанас — к Степке:

— Где мои книги?

А уж если Фанас начнет

спрашивать, недолго и со страху умереть. Больно он страшный! Высоченный, волосы длинные, рыжие, и бас у него…

— Книж… книжки твои я не брал, — заикался с перепугу Степка.

— А кто? Кто их потаскал из-под сарая? Говори живей!

— Федя Каманичев их все потаскал, — выдал меня Степка.

Фанас насмерть перепугал мою мать, влетев в нашу хату, как буря.

— Где твой мальчишка? — грозно крикнул он.

— Играет где-то. А на что он тебе? — спрашивает мать, сама еле жива.

— Нужен. Он мои книги потаскал! — и тотчас же за порог, разыскивать меня.

Но ему не сразу удалось найти меня. Мы как раз были сегодня подпольщиками, удирали от урядников, прятались в болоте, в зарослях олешника. Я даже видел, как Фанас пронесся рысью мимо нас, но мне и в голову не пришло, что он ищет меня.

Когда нам надоело играть в подпольщиков, мы стали опять ораторами. Вышли на лужайку за сараем и начали говорить речи. Фанас подкрался к нам как раз тогда, когда пришла очередь говорить мне. Я увлекся, разгорячился и начал:

— Товарищи! Долой царя!

— Долой! — кричат ребят.

— Товарищи! Долой и урядников, раз они за подпольщиками и ораторами гоняются!

— Долой!

— И бабку Захарову, и мать Митькнну долой, раз они палками нас разгоняют, речи говорить не дают!

— Долой!

— Долой, правильно! — пробасил и Фанас.

И тут только мы заметили, кто стоит рядом. Я сразу понял, зачем пожаловал сюда Фанас, и хотел бежать, но он уже держал меня за руку:

— Подожди, подожди, не торопись. Ты сначала мне скажи, куда ты книги девал мои.

Я вижу, что вертеть тут не приходится, говорю ему правду.

— Вот и хорошо, — похвалил меня Фанас. — Ты, Легкий, собери те книжки, которые тебе дал Федя, и тащи их сюда, а ты, Федя, захвати, что у тебя спрятано. Понятно? А теперь давайте потолкуем. Вы ловко речи говорите, молодцы!

Я облегченно вздохнул: беда миновала. Фанас, вижу, усмехается, ругаться и бить нас не будет.

— Всегда так делайте, ребятки, учитесь бороться за свободу, — говорит нам Фанас. — Готовьтесь к борьбе, защищать революцию! Борьба только начинается, и борьба будет нелегкая, враги наши еще сильны. Но мы их все же одолеем.

— Ладно, мы вот подрастем, будем вам помогать, — отвечает ему Легкий. — Если придут сюда урядник и стражники нас арестовывать, в тюрьму тащить, мы их всех побьем!

Мы показали Фанасу свое оружие.

— Хорошие револьверы. Правда, они не стреляют у вас, но это вам сейчас

и не нужно. А когда вы подрастете, тогда вам нужно будет иметь настоящее оружие.

Тут он вытащил из карманчика в кожаном ремне маленький револьвер. Мы никогда еще не видали близко такого револьвера. Маленький, но в нем сидело шесть патронов с пулями. И он сверкал, как крыло ворона.

— Вот какие вам будут нужны, когда вы подрастете, — говорит нам Фанас.

— Так книжечки мои ты сегодня мне доставь, — сказал мне Фанас, уходя домой.

— Ладно, дядя Фанас, обязательно принесу, — пообещал я.

И вечером я отнес его книги. С этого дня мне не стало покоя. Хотелось во что бы то ни стало иметь такой же револьвер, как у Фанаса Горшкова. И Легкому хотелось иметь револьвер, он даже заскучал.

Но где взять его? Ведь револьверы продаются в городе, для этого, наверно, нужно много денег, да нам, маленьким, пожалуй, и не продадут его.

И я решил, что револьвер можно сделать самому.

У Ильичевых, наших соседей, был безмен. На нем взвешивали хлеб, зерно, мясо. Ильичевский безмен считался очень верным, все брали его, когда нужно было. Он все время ходил по дворам. Частенько и мы брали.

Валялся он и сейчас у нас. Начал я к нему приглядываться. Безмен как безмен: деревянный, на одном конце гиря чугунная, на другом — крючок железный, которым груз цепляют. А там, где фунты помечены точками, медная оболочка надета. И оболочка эта от старости треснула, одна половина ее повертывалась вокруг стержня. Я сразу же догадался, что из этой оболочки хороший ствол для револьвера может получиться. Но как ее снять, вот беда-то! Не рубить же из-за этого такой хороший безмен?

— Я нашел ствол для револьвера, — говорю я Легкому.

— Где он?

— Вот, — показываю я ему безмен Ильичевых. — Видишь ли, вот эту штуку можно бы взять и сделать из нее ствол.

И я начал вертеть оболочку безмена.

— Верно, — согласился Легкий. — Замечательный ствол выйдет!

— Оболочка-то не снимается, — заметил я.

— А топор для чего? Неси-ка сюда топор, я живо разрублю.

— Нет, Легкий, разрубать не нужно. Знаешь, за ото влететь может здорово.

— Вот дурак-то! Да разве мы скажем? Мы его сейчас же разрубим, эту штуку возьмем себе, а остальное спрячем под печку, и никто о том знать не будет.

— Так-то так, но ежели узнают?

— Неси топор!..

Я принес топор, и мы принялись за безмен. Легкий рубил, а я только советовал ему:

— Вот тут тяпни, вот тут.

— Ладно, вижу сам. Мы, брат, его живо раскрошим, я на это мастер! — отвечает Легкий, а сам знай стучит топором по безмену.

Безмен оказался прочный, словно костяной, а тут еще топор был туповат.

— Ну и топорик у вас! Этим топором только бы глину месить, а не безмены рубить! На-ка, поруби теперь ты, у меня уже рука заныла, — говорит Легкий.