Мой XX век: счастье быть самим собой
Шрифт:
Давление у меня в то время было стабильное, играл постоянно в теннис, дважды в год ездил в Коктебель, два-три месяца в году жил в Переделкине... С давлением у меня было все в порядке, а вот в душе творилось черт знает что, никак не мог смириться с таким выходом из создавшегося положения. История повторяется, как в 1956 году, когда Алексей Иванович Метченко призывал меня отказаться от выступления «О художественном методе». Тогда я пошел наперекор, а тут начал приводить аргументы за и против, то есть начал колебаться, и трусость победила, а трусость, как сказал Булгаков устами своего героя, – самый смертельный грех.
Я решил послушаться «мудрого» совета и отказаться от участия в обсуждении
– Витя! – спрашивает Иван Иванович Акулов. – Ты придешь?
– Нет, Иван Иванович, я не могу, заболел, давление поднялось до 180 на 100.
Иван Иванович надолго замолчал, видно, всего ожидал, но только не этого, он знал меня хорошо, много лет, знал как человека не умеющего врать, не скрывавшего своих чувств и мнений, а тут было над чем подумать.
– Да вы проводите без меня, – почувствовав неловкость, я стал было уговаривать его, но я-то тоже хорошо знал Ивана Ивановича, который не умел ловчить ни в жизни, ни в литературе, он-то согласился участвовать в торжественном для друга событии, а ему предлагают нечто другое, далекое от первоначального замысла. Нет, на это он не согласен.
– Ты не думай об этом, выздоравливай, как-нибудь потом соберемся, поговорим, потолкуем.
Ему неловко было продолжать разговор, и только потом я узнал, что и ему звонили то ли из парткома, то ли из секретариата с просьбой отменить это обсуждение, но он твердо отказался, книги хорошие, толковые, вполне заслуживают того, чтобы о них поговорить и сделать какие-то чисто литературные выводы – автор только начинал работать в биографическом жанре.
До сих пор стыдно за это малодушие, опять послушался якобы «доброго» совета...
3. Рецензия в журнале «Вопросы литературы»
И где-то в сентябре 1983 года сижу в парткоме, с кем-то мирно беседую, потом провожу заседание какой-то комиссии. И вот после заседания один из участников спрашивает:
– Виктор Васильевич! А вы читали последний номер «Вопросов литературы»?
– Нет! А что там?
– Рецензия на вашу книгу «Судьба художника».
– Ругают? – спросил я, зная заранее, что в «Воплях» ничего хорошего обо мне и моих единомышленниках быть не может, это не «наш» журнал.
– Не то слово, посмотрите, давно таких рецензий не было в нашей печати.
«Клеем и ножницами» – так называлась рецензия Т. Толстой о моей книге «Судьба художника», рецензия явно недобросовестная, написанная без знания предмета и без соблюдения элементарных этических норм, принятых в литературе, в обществе, где угодно... Но именно поэтому мне казалось, что вскоре появится ответ на эту дикую выходку редакции журнала, поместившей столь безответственную рецензию. Но ничего подобного не произошло, напротив, широко покатился слушок об этой рецензии, некоторые с удовольствием ее читали, смаковали, предчувствуя близкое крушение партийной карьеры писателя, который открыто и настойчиво утверждал в своих сочинениях свою любовь к России, ко всему русскому. В цэдээловских кругах потирали ручки от удовольствия: сначала «свергли» Сергея Николаевича Семанова, потом обвинили во всех смертных грехах Михаила Петровича Лобанова за его статью «Освобождение», потом «Литературная газета» напечатала заушательскую статью «Разрушение жанра, или Кое-что об исторической прозе» (1983. 21 сентября) о романе Олега Михайлова «Ермолов», теперь вот
Меня-то это не очень и беспокоило: в черном списке я оказался уже в 1969 году, после того, как опубликовал статью «М.А. Булгаков и «Дни Турбиных» (Огонек. 1969. № 11. Март), указав на некоторых ненавистников русского писателя.
Эти «заметки» просто ошарашили меня, естественно, я тут же бросился к письменному столу сочинять «Письмо в редакцию» журнала «Вопросы литературы», ну ладно, если столь безграмотное сочинение было бы опубликовано в каком-нибудь литературно-художественном журнале, где теоретическое невежество в тех или иных вопросах вполне возможно и даже допустимо, но тут-то журнал теоретический, историко-литературный, предполагается, что его редактируют ученые люди. Было над чем задуматься...
Заметки «Клеем и ножницами», возможно, и не нуждались бы в специальном ответе. Уже по своему тону, каковой счел возможным избрать рецензент. Тон этот, пренебрежительный, снисходительно-барский, имел своей целью вовсе не выяснение истины, а желание обидеть и оскорбить автора документального повествования «Судьба художника». Или и впрямь задача «заметок» заключалась в том, чтобы своей бранчливостью, пристрастностью и недоброжелательством отнять у автора желание спокойно и по-деловому ответить своему крикливому оппоненту. Но интересы дела были превыше всего, превыше личных амбиций. И писал «Письмо в редакцию» вовсе не в свое оправдание, а в защиту жанра беллетризованной биографии.
Вместе со мной разделили гнев против этих «заметок» Олег Михайлов, Аркадий Савеличев, Валентин Сорокин, Анатолий Жуков и др.
В моем архиве сохранился текст «Несколько вопросов «Вопросам литературы», написанный Аркадием Савеличевым, близко к сердцу принявшим клеветнические измышления Т. Толстой. Приведу из письма Аркадия Савеличева несколько абзацев:
«Уже первоначальное, поверхностное знакомство с «антистатьей» Т. Толстой наводит на два удручающих размышления. Родственные связи автора использованы (кем? редакцией? какой-то «группой»?) лишь только для того, чтобы заодно с В. Петелиным очернить и самого Алексея Толстого, великого советского писателя, патриота и гуманиста. Второе: хотя «антистатья» и напечатана в теоретическом литературном журнале, она несет в себе совершенно очевидный заряд теоретической неосведомленности, вульгаризации писательского труда и беспардонной невежественности, т. е. и рассчитана-то попросту на обывателя, падкого до всяких скандалов, «разоблачений», «пропечаток» и т. п. Не странно ли, если принять во внимание назначение журнала – быть теоретическим компасом в бурном литературном море? Ничего себе «компас»!
Но от тезисов – к доказательствам и размышлениям. Прочтите внимательно все, что касается Крандиевских, и вам станет... стыдно, да, да. Не за Толстого, разумеется. Чудовищное, плохо скрываемое неуважение к автору «Хождения по мукам», даже какая-то бесчеловечность к памяти и славе своего славнейшего родственника; желание ради каких-то семейных, клановых притязаний измазать грязью и самые отношения Толстого с Натальей Крандиевской, отношения, кстати, очень тепло и уважительно написанные В. Петелиным. Геростратов труд – выжечь дотла все доброе, человечное, какое-то мещанское сладострастие – поваляться на прахе ничего им плохого не сделавшего родича. Кто внушил это не слишком-то благодарное чувство, кто вложил перо в руки так мелко враждующей родственницы? Это на совести редакции журнала «Вопросы литературы», ее позорящая тайна.