Моя драгоценная гнома
Шрифт:
Один из этих снобов, про которых упомянули в разговоре, как раз подливал еще вина.
— Я слышал о тебе, — сказал Дагобер, и голос у него был почти добродушный, — это был хороший скандал, еще оте… прежние король с королевой были живы. Не думал, что когда-нибудь с тобой встречусь.
— Мы не хотели скандала, — просто сказала Маэль. — Мы хотели жить спокойно и быть счастливыми.
— Все этого хотят, — согласился Дагобер. — Но есть некоторые правила.
— Заткнись, — оборвала я его, — не порти такой замечательный
— Почему это? — лениво осведомился Дагобер.
— Потому что, похоже, что за всю свою жизнь ты не любил даже свою собаку, — огрызнулась я.
Маэль и Морохир обменялись взглядами.
— Не обращайте внимания, — сказала я, заметив это, — мы с моим спутником частенько ссоримся, но до драки дело не доходит. Почти никогда.
Дагобер демонстративно фыркнул.
— Хотелось бы надеяться, — сказала Маэль, хотя уголки ее губ так и дергались. — По-правде сказать, вы еще более странная пара, чем…
— Мы просто оказались вместе на одной дороге, — торопливо прервала я ее, — и просто идем в одном направлении.
— Вот как, — Маэль гладила кошку, и та мурчала на всю комнату. — Что ж, пусть ваш путь не продлится долго, и вы поскорее придете к цели.
— Только об этом и мечтаем, — заверил ее Дагобер.
Нам приготовили постели тут же, на веранде — разложили на полу матрасы, набитые свежей соломой, застелили их льняными простынями, пахнущими лавандовым мылом, и принесли клетчатые шерстяные пледы. Одно удовольствие закутаться в такой перед прогоревшим камином.
Дагобер улегся, а я продолжала сидеть на подоконнике, любуясь вечером и садом. Кошка залезла ко мне на колени и свернулась клубочком. Взошла луна — огромная, чуть початая, как полная, как головка желтого сыра, от которой отрезали краешек, и соловей завел песню, восславляя май, ночь и любовь.
Я чувствовала, как сладко тает сердце — разве такое услышишь в городе? Притиснула кошку к груди, и чуть не плакала под соловьиное пенье. Не я одна прониклась этой ночной красотой.
— Как заливает, — сказал вдруг из темноты Дагобер.
— Не спишь? — спросил я.
— Уснешь тут, — он вздохнул, встал с постели и подошел поближе, поставив локти на подоконник.
Я передвинулась в сторону, чтобы не соприкоснуться с ним даже краем одежд, но постоянно косилась, и рядом с эльфийским принцем соловьиное пение стало особенно мучительным и прекрасным.
— Скоро зацветет сирень, — сказал Дагобер, разглядывая сад, залитый лунным светом.
— Уверена, что она тут такая же прекрасная, как в садах феи Сирени, — сказала я. — Посмотри, даже розы здесь пышнее и ароматнее, чем даже в графском саду.
— Да, красиво.
Мы помолчали, а потом я не утерпела:
— За что фея Сирени прокляла тебя? Это не праздное любопытство, но я не могу поверить, что она просто так приговорила тебя
— Почти приговорила, — невесело усмехнулся Дагобер.
Кажется, выпитое вино настроило его на благодушный лад, потому что он совсем не разозлился на меня за расспросы.
— Что значит — почти?
— То и значит, — он легко запрыгнул на подоконник и сел напротив. — Она поставила некое условие, выполнить которое — очень сложно. Боюсь даже, что невозможно.
— Что за условие? — я так и подпрыгнула от нетерпения.
Потревоженная кошка сползла с моих коленей и подластилась к Дагоберу. Тот погладил ее по голове, почесал за ушками и переспросил:
— Что за условие?..
Мне был виден его четкий профиль — с той стороны, где не покусали пчелы. А соловей так и заливался, рассыпая трели.
— Я должен жениться на самой прекрасной девушке на свете, — сказал Дагобер, поднимая глаза к луне, голос его звучал монотонно и немного устало — словно он прошел полмира в поисках лекарства и отчаялся. — Если не женюсь на самой прекрасной, то безвременно умру на следующий день после свадьбы. А если не женюсь до двадцати пяти лет, то умру в день своего рождения.
30
Соловей выдал особенно затейливую руладу, но я ничуть ею не восхитилась, потому что переживала то, что сейчас услышала. Умереть в двадцать пять, если не женишься?! А если женишься не на самой прекрасной — умрешь на следующий же день после свадьбы?!
— Сколько времени тебе осталось? — спросила я с волнением.
— Меньше года, — ответил Дагобер, поглаживая бутоны роз.
— Что будешь делать? — я заерзала на подоконнике, словно уселась на ежа. Хотелось немедленно что-то предпринять, но — что?..
— А что остается? — криво усмехнулся Дагобер. — Ищу самую красивую. Но как тут угадаешь — какая самая красивая? Бывает, личико хорошее, да ноги кривые, бывает и наоборот. А вдруг, у нее все замечательно, но где-то есть лучше? Я в отчаянье.
Так вот почему он попросил Белладонну раздеться… Я на мгновение устыдилась своих обвинений, которыми тогда осыпала Дагобера. Конечно, раздевать девушек, чтобы сравнивать — красавица ли она везде — это не слишком достойно эльфийского принца, но когда на кону стоит жизнь…
— А за что фея Сирени рассердилась на тебя?
— Понятия не имею, — ответил он кисло.
— Вот ни на мизинчик тебе не верю, — возразила я. — Можешь сколько угодно обвинять ее, но она — не злая волшебница. Она никогда не проклянет без веской на то причины. Наверняка, ты совершил что-то плохое. Потому что хоть ты и болван несусветный, умереть в двадцать пять лет — это слишком жестоко.
— Чего ты пристал ко мне? — возмутился Дагобер. — Вообще не желаю об этом говорить.
— Это настолько постыдно? — коварно поддела я его. — Тогда можешь не рассказывать, а то меня еще стошнит.