Моя мать Марлен Дитрих. Том 2
Шрифт:
— Марлен, из чего делается эта липкая клейкая дрянь?
— Из яда змеи. Она воспламеняет ткани, потом высушивает их, и ты вдруг снова дышишь!
Я еще не видела, чтобы кто-нибудь так быстро преодолел расстояние от отеля до бухты. Мать сконфуженно наблюдала спринт Би Лилли.
— Что случилось с этой женщиной? Ноэл всегда находил ее чудной. Но я-то думала: чудная — ха-ха, а не чудная в смысле «странная».
Однажды на каменистом пляже у скал начался ажиотаж. Какой-то странный корабль держал курс в нашу бухту. Темный корпус великолепной трехмачтовой шхуны разрезал спокойную морскую гладь, палубы из тикового дерева сверкали на утреннем солнце, у руля стоял прекрасный юноша. Бронзовый,
Мать тронула Ремарка за руку.
— Бони, как он красив! Вероятно, зашел в бухту к ланчу. — Она не сводила глаз с лодки, подплывающей к берегу.
Когда незнакомец в плотно облегающих парусиновых брюках и тельняшке ступил на лестницу, ведущую к ресторану «Райская птица Рух», вдруг оказалось, что это не сексуальный юноша, а сексуальная плоскогрудая женщина. В то время среди богатых наследниц таких сорвиголов было хоть пруд пруди, но эта была прирожденная авантюристка и путешественница. Владелица шхун и яхт, заправлявшая собственными островами, звавшаяся в кругу друзей Джо, она стала для моей матери летней интерлюдией 1939 года. Только она называла Дитрих «красоткой», и это сходило ей с рук. Ее главной резиденцией был грузовой автомобиль весом в две тонны. Хоть она и носила сшитые на заказ костюмы с юбкой и мазала ногти пальцев-сосисок ярко-красным лаком, она производила впечатление грубого мужлана. Узко поставленные глаза, тело, слишком массивное для столбовидных ног с маленькими ступнями, придавали ей удивительное сходство с носорогом. Я не удивилась бы, если бы у нее вдруг зашевелились уши, и птица принялась бы выискивать насекомых у нее в шкуре.
Ремарк работал над своими пожелтевшими рукописями в затененной комнате и по вечерам напивался до бесчувствия; отец проверял счета и улучшал свой и без того ровный загар; Тами глотала подряд все таблетки, способные принести мгновенное облегчение и радость, рекомендованные сочувствующими дилетантами; я плавала, наблюдала счастливое семейство Кеннеди и помогала матери одеться для ежедневных рандеву на «пиратской» шхуне, надеясь, что она вернется вовремя и побудет с Бони после его дневного затворничества.
Мы завтракали в номере матери, когда отец, снявший трубку, сообщил, что звонят из Голливуда. Мать нахмурилась.
— В такое время? Поговори с ними, Папи. Наверное, глупости какие-нибудь.
— Джозеф Пастернак хочет говорить с тобой лично. — Отец передал трубку Дитрих.
Мать была явно раздосадована.
— Кто?
— Помнишь, он еще работал на студии «УФА», когда снимали «Голубого ангела»? Теперь он важный продюсер на «Юниверсл». Лучше поговори с ним.
Мать, бросив на отца злой взгляд, взяла трубку.
— Говорит Марлен Дитрих. Что заставило вас позвонить мне во Францию?
Помню, как удивленно взлетели брови матери и ее холодное «до свидания».
— Вот это настоящий венгерский идиот! Знаешь, что он предложил? Хочет, чтобы я снялась в вестерне. В главной роли Джимми Стюарт! Смешно. Они там в Голливуде глупеют день ото дня. — И она прекратила разговор на эту тему, а за ланчем передала его Джону Кеннеди уже в виде шутки.
— Папа Джо…
У нас много всяких Джо, и Дитрих звала посла Кеннеди «папа Джо», чтобы не путать его со старшим сыном семейства Кеннеди, фон Штернбергом и «пираткой».
— Папа Джо, признайся, разве не смешно — Дитрих и эта косноязычная орясина с детским личиком? К тому же он тщится показать себя «настоящим американцем».
— А сколько они тебе предлагают?
— Я даже не спросила.
— Марлен, если ты хочешь, я переговорю с «Юниверсл». Возможно, Пастернак задумал блестящую комбинацию.
Мать обернулась к отцу.
— Папи, позвони Джо, расскажи ему про Пастернака. Спроси, что он об этом думает. Пусть перезвонит до семи по местному времени, а потом закажи разговор с Пастернаком на восемь. А ты в это время свободен? — спросила она, обернувшись к Кеннеди, и поднялась. — Я хочу посоветоваться с Бони насчет голливудского предложения.
К семи все были опрошены. По мнению фон Штернберга Стюарт был новым Купером с лучшими актерскими данными, а роль шлюхи из танцзала в вестерне — всего-навсего перенесение «Лолы» из Берлина в Вирджиния-сити. В общем, было бы чистым безумием отвергнуть подобное предложение. Кеннеди считал предложенный гонорар достаточно высоким и советовал не отказываться от съемок. Он же рекомендовал Дитрих обратиться к Чарльзу Фельдману. Он, кстати, стал самым любимым и надежным агентом матери за всю ее профессиональную работу в кино.
Идея Дитрих сыграть роль шлюхи в вестерне больше всего пришлась по душе Пиратке. Она тут же решила снять особняк на Беверли-Хиллз, поближе к своей «красотке». Даже обещала матери подарить ей остров в Карибском море, со всеми его жителями, разумеется! Ремарк тоже одобрил предложение Пастернака.
И все же Дитрих сомневалась.
— Папа Джо, а что будет, если начнется война? Пусть все едут со мной в Голливуд! Как я оставлю их здесь? Ты — посол в Англии, тебе ли не знать, что спятивший Чемберлен и красавчик Иден не смогут остановить Гитлера. Что тогда? Не могу же я уехать на съемки глупого фильма, когда здесь всякое может случиться!
Кеннеди обещал: если он поймет, что война неизбежна, и эвакуирует свою семью в безопасное место в Англии, он готов предоставить такое же убежище и ее семье.
Отец занимался отправкой багажа и другими делами, связанными с отъездом Дитрих; мать, Тами и я укладывали ее вещи. Перед отъездом в Париж мать вложила мою руку в руку Ремарка.
— Мой единственный, я вручаю тебе своего ребенка. Будь ей защитой и опорой — ради меня! Папи, — бросила она через плечо, — не забудь позвонить в «Парамаунт». Им придется отпустить Нелли. Мне в «Юниверсл» нужен свой мастер. — И она села в поджидавший ее лимузин.
Между встречами с костюмерами, флиртом с Пастернаком, обсуждением песен с композитором, работавшим с ней в «Голубом ангеле», Фредериком Холландером и Фрэнком Лоссером, милым, по ее словам, человеком и «молодым, но талантливым лирическим поэтом», мать постоянно звонила нам.
Вера Уэст, конечно, не Трэвис, но это не столь важно. В конце концов Дитрих сама придумывает себе костюмы. Так платье для танцевального зала имеет покрой «ночной рубашки», любимой модели Трэвиса, но с ее новым «встреченным изнутри» бюстгальтером, чтобы она могла свободно в нем двигаться. Это платье и будет «визитной карточкой» фильма. Чулки из нового материала нейлона просто прелесть. В них можно проходить весь день, и петли не спускаются! Ее героиню зовут Франци (француженка), чтобы объяснить акцент Дитрих, весьма далекий от выговора американки с Запада. Они с Нелли работают над париком «шлюхи из притона» — фальшивые локоны-«бутылочки», «как у Шерли Темпл, только сексуальнее», объясняла Дитрих. Режиссер-постановщик Джордж Маршалл — милый, Пастернак — хитрый, как все венгры, но тоже милый. Ее артистическая уборная — целый дом. «Да, настоящий маленький дом, совсем не похожий на наши чуланы в «Парамаунте», а Джимми Стюарт вовсе не «занудный ковбой», а «очень милый человек». Дитрих была неистощима на похвалы, и поскольку ее окружали только «милые люди», я поняла, что она — хозяйка положения, и гадала, кто из милых ей милее всех.