Моя мать Марлен Дитрих. Том 2
Шрифт:
Она обхватила своими бледными пальцами его бронзовые от загара руки и втянула в себя дым. Потом кончиком языка сняла с нижней губы прилипшую крошку табака. Фон Штернберг, непревзойденный режиссер и кинооператор, тут же ретировался: он с первого взгляда оценил средний план великой любовной сцены.
— Мы с Ремарком проговорили до рассвета. Это было восхитительно! Потом он посмотрел на меня и сказал: «Должен предупредить вас: я — импотент». Я подняла на него взгляд и, вздохнув с огромным облегчением, ответила: «О, как чудесно!» Ты же знаешь, как я не люблю заниматься «этим». Я была так счастлива! Значит, мы можем просто разговаривать, спать, любить друг друга, и все будет так мило и уютно!
Я часто
Они выглядели очень странно, эти черные мундиры на фоне нашей бело-золотой ланкастерской передней. Я пришла помочь матери переодеться к ланчу, но мне сказали, что она занята и надо подождать, пока меня позовут. Я села, наблюдая за двумя офицерами, заступившими на караульную службу в дверях нашей гостиной. Они держались так, будто находились здесь по праву. Оба были молоды, с крепкими шеями, квадратными подбородками, стальными глазами и очень светлыми волосами. Они смотрелись, как близнецы. Вид они имели устрашающий даже без серебряных орлов и свастик на мундирах. Меня они пугали. Я сидела очень тихо, надеясь, что «Зигфриды» не снизойдут до простого «арийского» ребенка, и терялась в догадках: кого их поставили охранять, и почему моя мать согласилась встретиться с нацистами! Дверь отворилась, высокий немец щелкнул каблуками, элегантным движением приложился к протянутой матерью руке и после отрывистого «Хайль Гитлер!» вышел из нашего номера в сопровождении своих приспешников.
— Папи, ты видел что-нибудь подобное? Как может такой образованный человек, как Риббентроп, доверяться Гитлеру! Он же разумный человек, выходец из одной из лучших семей Германии! Так что не говорите мне, что он чего-то не понимает. Мне пришлось спрятать Ремарка в ванной! Ведь они сожгли его книги, и я опасалась, как бы эти «отравители колодцев» не увидели его здесь. Забавная ситуация! Мне приходится проявлять осторожность, хотя бы потому, что мать и Дизель не хотят уехать из Германии. В следующий раз, когда будешь говорить с ними по телефону, скажи Мутги: они должны уехать, чтобы мне не попасть в ситуацию вроде сегодняшней! Но… вы видели их мундиры? Плечи, как влитые! Вот куда подевались портные-евреи! Их забрали, чтобы шить мундиры! Радость моя, выпусти господина Ремарка: он же не может сам выйти из ванной.
Ремарку не понравилось, что его заперли, пусть ради его же собственного блага. Он стремительно ворвался в гостиную.
— Марлен, никогда, никогда больше не смей запирать меня! Я не убежавший из дому ребенок и не безответственный идиот, бросивший вызов действительности из-за бессмысленной бравады!
— О, моя единственная любовь! Я же боялась за тебя! Ты знаешь, как они ненавидят тебя за то, что ты, не-еврей, эмигрировал из Германии. Возможно, их прислали, чтобы найти тебя! Вся эта выдумка насчет того, что Гитлер хочет видеть меня «великой звездой» его германского рейха — все это неправда! Единственное, что побуждает его присылать своих офицеров высокого ранга, уговаривающих меня вернуться, то, что он видел меня в «Голубом ангеле» в поясе с подвязками и не прочь забраться в те самые кружевные трусики!
Ремарк захохотал, откинув голову назад. Он, так редко находивший жизнь забавной шуткой, уж если смеялся, то от всей души.
Моя ветреная гувернантка получила отличные рекомендации от отца. В ее услугах мы больше не нуждались. Вернулась Тами, внешне вполне здоровая, с охапкой новых рецептов, гарантировавших ей безоблачное счастье, по крайней мере, до конца лета.
— Ну что ж, деньги потрачены не зря, — заявила мать. У тебя человеческий вид.
И мы еп famille [4]
4
Всей семьей (фр.).
Великолепный белый отель «Мыс Антиб» вознесся над Средиземным морем. В 1938 году оно еще было цвета голубого сапфира и кристально прозрачное, а вода такая чистая, что, плавая в ее прекрасной прохладе, можно было хлебнуть ее без опаски. Поскольку «Мыс Антиб» был самым фешенебельным отелем на Лазурном берегу, так называемые «сливки общества» тридцатых годов останавливались в нем, чтобы посмотреть друг на друга и обменяться светскими сплетнями. Они отличались от нынешних. Возможно, дело было в туалетах шелках и льне от Пато, Ланвина, Мулине, Чиапарелли. Они не носили джинсы, кроссовки, одежду, годную для обоих полов, и это придавало им шику. Поскольку кинозвезды серебряных экранов были уникальны, их тоже отличала индивидуальность, столь редкая сегодня, что ее не увидишь и на самых роскошных яхтах, бросающих якорь в Монте-Карло. Мужчины, которым безошибочный расчет в бизнесе или унаследованное богатство обеспечили роскошную жизнь, изменились меньше, но их прототипы тридцатых годов отличались большим вкусом, хорошими манерами и «классностью».
Наш летний дворец был и остался поистине замечательным отелем, одним из немногих в мире, которые не меняются со временем. Свита Дитрих расположилась в соседних номерах: Ремарк, мать, отец, Тами — в начале коридора, я — в конце. Тедди — к услугам всех и каждого, как и подобало такому дипломату по натуре, как он.
В этой части французского побережья солнечный свет летом какой-то особенный. Раскаленное добела, нестерпимо яркое солнце обесцвечивает все вокруг. В то первое лето на Антибе Дитрих отказалась от своего любимого бежевого и черного цветов и носила развевающиеся пляжные халаты от Чиапарелли «шокирующе-розового» цвета и выглядела божественно.
Заурядного вида женщина со своей «секретной» машиной стала последним открытием в нескончаемой гонке богатых за «весной и молодостью». Бывшая начальница почтового отделения из Манчестера, женщина весьма сообразительная, демонстрировала свое новое изобретение, которое, по слухам, могло даровать бессмертие. Это была черная коробка размером с портативный граммофон моей матери, с гирляндой ламп накаливания на манер Франкенштейна, множеством функциональных на вид ручек, кнопок, циферблатов, поверх которых была натянута молочно-белая резина того типа, из которой делают хирургические перчатки.
— А теперь, мисс Дитрих, дайте ваш пальчик. Легкий укол иголочки, легкое надавливание и — смотрите! — прелестная проба вашей ярко-красной крови. Совсем не больно, правда?.. А теперь направим ее на поверхность магнита.
Целительница стиснула окровавленный палец и растерла кровь на резиновой ленте. После этого она спросила «пациентку», какой орган вызывает внутренний дискомфорт. Мать, у которой всегда болел желудок из-за потребления огромного количества английской соли, искренне призналась:
— Печень. Я уверена, что из-за больной печени меня всегда укачивает в машине.
— Ага, так я и думала! Стоило мне войти в эту дверь, как я сразу почувствовала: больная печень. Сейчас я установлю машину на частоту, генерируемую этим органом, и с помощью вашей живой крови и магнита мы заставим правильно работать вашу вялую печень!
Целительница, покрутив циферблаты, включила засветившиеся электронные лампы, а потом принялась водить пальцем матери, растирая кровь по белой резине, пока она не заскрипела.