Моя мать Марлен Дитрих. Том 2

Рива Мария

22 мая.

+ — Вот это да! Почти два месяца!

Потрясенная, она примчалась ко мне и показала свои трусики.

— Смотри! Все это время мы думали, что я беременна, а теперь видишь — ничуть не бывало! Но почему такая долгая задержка? У тебя тоже случается? Задержка без всякой причины?

Я отвела мать к своему гинекологу; тот решил посадить ее на гормоны и попытался было объяснить, что такое климакс, однако отказался от своей идеи, поскольку она удивленно на него поглядела:

— Но если ваши гормоны такое могучее лекарство, как вы говорите, почему же не дать их моей дочери? Я уверена, она тоже нуждается в этих уколах!

Однажды

утром она ворвалась к нам в дом — живое воплощение обиды, смешанной с яростью.

— Говорит, что жить без меня не может, а потом идет и трахает Тейлор! Вот он какой подлец!

Местоимение «он» на секунду меня озадачило.

— Кто именно?

— Майкл Уайлдинг! Женился на этой английской проститутке Элизабет Тейлор! Почему? Можешь ты мне сказать — почему? Наверно, из-за ее огромных грудей, — ему нравится, чтоб они раскачивались у него перед носом.

Несколькими месяцами позже:

— Она довольно быстро забеременела, не находишь?

После этих слов с беднягой Майклом было покончено, точнее, покончено до тех пор, пока он не развелся, не вернулся, не претерпел наказание за свое «безумие» и не получил наконец отпущение грехов.

Телекомпания Си-Би-Эс заключила со мной исключительно выгодный во всех отношениях контракт, и поскольку лицо мое уже было знакомо американским зрителям, журнал «Лайф» решил отвести целый раздел «знаменитым матери и дочери». Мы с Дитрих как-то однажды позировали вместе для «Вога», но тогда я выступала только в роли дочки. Теперь у меня уже имелось собственное имя, я была личностью, и публикация «Лайфа» многое для меня значила. В студию Милтона Грина мы явились в июне. Мать моя потом всегда утверждала, будто это была ее идея, чтобы на всем известной фотографии я глядела на нее сверху вниз, но на самом деле решение принадлежало Грину. Он предпочел сделать фотомонтаж наоборот: чтобы я была образом, а моя мать — отражением. И его вариант редакторы сочли достойным украсить обложку «Лайфа» Статья речь вела в основном о Дитрих, однако — подумать только! — когда разговор касался Марии Рива, то привесок «дочь нашей…» отсутствовал. Я знала, что добилась своего: я теперь была сама по себе. Мать моя носила «Лайф» по знакомым, сопровождая показ фотографии свежесочиненными комментариями:

— Великолепно, не правда ли? Я им сказала: «Нет, нет и нет. Я — на дне, Мария — на вершине». Она — звезда, и волосы мои смотрятся лучше, когда спадают вниз, на спину. Конечно, статья целиком обо мне, но они все-таки очень славные. Я хочу сказать, что в «Лайфе» работают добрые люди, они написали об успехе Марии тоже.

Юлу в августе полагались две недели отдыха после возвращения с вакаций Гертруды Лоренс. Мать моя всегда поддерживала в окружающих уверенность, что они с Герти ближайшие подруги, однако дневники того времени это не подтверждают; в них упоминается лишь об ухудшении здоровья мисс Лоренс.

Мы собрали все тренировочные брюки, все лопатки, сандалии, всех плюшевых медвежат, погрузили летние вещи в свой «форд» и отбыли в направлении нашего маленького, взятого напрокат домика на Лонг-Айленде. Моя мать осталась ждать, пока зазвонит телефон.

2 августа.

Завтрак в 10.00, остался до 1.00.

Довольно неопределенный деловой разговор о спектакле. Но зачем он тогда приехал? Не ради же чашечки кофе? Никогда не видела человека, до такой степени поглощенного собой. Цветы принесли, когда он был тут, и мне вдруг пришло в голову, что он никогда не присылал сюда цветов, ничего не приносил и не сделал даже слабой попытки отплатить за все, что я ради него совершила, и что должно было бы вызывать у мужчины известную неловкость. Быть может, он полагает, будто платит мне дневными визитами? Какая кошмарная мысль.

Он вернется вечером. Я сама спросила его про вечер, про то, какие у него планы, и он ответил — могу тебя навестить. Я сказала — ты меня, видно, сильно любишь, если я должна просить тебя прийти.

Наверное,

он считает, что раз был здесь вчера, то обязательства свои выполнил. Какие жуткие предположения посещают меня сегодня.

Все это я пишу, чтобы объясните самой себе, почему живу как на качелях: то вверх, то вниз, и не выполняю собственное решение — никогда не сомневаться в его любви.

3 августа, воскресенье.

Одна весь воскресный день. Время поразмыслить о своем паразитизме.

6 августа.

Я в ужасе: он не звонил и не приходил. Какой эгоизм: ведь если он не может отлучиться из дому, то почему не позвонить и не объяснить?

Есть же приходящая прислуга, она дежурит в доме; этот уик-энд, конечно, он мог провести со мной, и даже большую часть воскресенья, включая вечер. Я для него просто-напросто жалкая шлюха! Пора посмотреть правде в глаза!

6 сентября Гертруда Лоренс скончалась от рака печени; перед смертью ее мучили страшные боли, но она продолжала играть в спектакле «Король и я». Мать моя горько оплакивала эту потерю, о чем с непреложностью свидетельствует ее дневник:

7 сентября 1952.

Умерла Гертруда.

Приезжал позавтракать.

Запись, сделанная 9 сентября, в день похорон:

Похороны. Мария была тоже.

Он здесь с четырех до семи.

Пил.

Обеду Феррера.

Примерно в это время Рыцарь развелся с женой в надежде, что моя мать выйдет за него замуж и станет жить бестревожной жизнью, окруженная любовью и заботой супруга, о чем, как Дитрих любила заявлять во всеуслышание, она всегда мечтала. В годы сильнейшего душевного потрясения, в эпоху неистовой любви к Юлу Бриннеру, когда она страдала, изнывала от желания вечно быть рядом со своим «цыганским королем», у нее находилось время и силы «поддерживать состояние счастья» (как она это именовала) в Майкле Уайлдинге, Майкле Ренни, Гарри Коне, Эдварде Р. Марроу, Эдит Пиаф, Эдлае Стивенсоне, Сэме Шпигеле, Фрэнке Синатре, Хэрольде Арлене, Кирке Дугласе… Перечень неполный. К нему нетрудно прибавить впечатляющий своим размером список других леди и джентльменов, чьи имена по разным причинам не могут быть преданы гласности. Однако от любви к Габену она так и не избавилась, что касается Рыцаря, то о полученном от него предложении руки и сердца вспоминала часто, но всегда в одних и тех же выражениях:

— Слава Богу, что я за него не вышла. Воображаешь себе — знатная дама на Палм-Бич, которая целый день играет в канасту и больше ни на что не обращает внимания?!

Джуди возобновила в «Пэлисе» свои два ежедневных шоу. На открытие сезона мы отправились всем семейством… Нет, не всем: отец в это время ощипывал своих кур в Калифорнии, по причине чего почетный эскорт моей матери представлял один из ее «приятелей». Помню, как сейчас, чудесный, мелодичный голос, в котором слышалась глубокая печаль; как он парил над нами, взмывая все выше, постепенно заполняя собой знаменитый храм эстрады… Неизъяснимо горький привкус остался в моем сердце, когда он смолк. Публика была на грани истерики; громкие восторженные возгласы, лестные слова… Мать моя — она притворялась, что восхищается пением Гарленд, но втайне ее терпеть не могла и была бессильна понять этот волшебный талант, неподдельный, природный, в отличие от собственного, который сама придумала и «выделала», — аплодировала с тем же энтузиазмом, что остальные. Джуди стала гомосексуальным кумиром, и Дитрих, будучи тем же самым, знала, что за ней наблюдают.