Моя мать Марлен Дитрих. Том 2
Шрифт:
— Нет! Большинство докторов сами не знают, что делают, и самые крупные среди них тоже. К докторам нельзя идти, пока точно не узнаешь сам, чем болен… Потому что они все «специалисты». Ноги же у меня сейчас в полном порядке. Ты сама видела, как я стояла на примерке и сколько времени. Но до чего было забавно… Я имею в виду потеху у Тиффани. Ох, надо было мне рассказать этой женщине историю о Полетт Годдар в поезде. Помнишь, да? Я пыталась поведать ее Бони, но он отказался.
То был один из любимых номеров Дитрих. Как и всегда, ее повествование, чтобы оценить его по достоинству, следовало услышать из первых уст, потому что важную роль в нем играли неповторимые интонации и ритм.
— В те времена приходилось ездить в поездах. Кошмарные путешествия! Самолетами еще не летали. Полетт Годдар оказалась в моем поезде. Я думаю, она в то время была женой Чаплина; впрочем, возможно, уже и не была. В общем, она пришла ко мне в купе в салон-вагоне, и мы долго разговаривали. Ну, ты меня знаешь. Я должна была быть просто до ужаса одинока, чтобы захотеть беседовать с Полетт Годдар.
— Марлен, вы должны иметь бриллианты. Цветные камни не стоят ни гроша. В цене всегда будут только бриллианты белой или голубой воды. Вас хочет мужчина? Прекрасно. Тогда все легко! Вы сразу же говорите «нет». Наутро он присылает вам розы на длинных стеблях; вы отсылаете их обратно. На следующий день приносят орхидеи, но их вы тоже отсылаете назад. Его маленькие подношения, дорогие духи, сумочки от Гермеса, норковые манто — все это и остальное в том же роде вы немедленно возвращаете. Рубиновые и алмазные брошки — назад! Даже изумруды и бриллиантовые булавки. Когда появляется первый браслет с бриллиантами, обычно маленькими, вы тоже велите отнести его дарителю, но звоните и говорите «спасибо», причем, довольно любезно. Назавтра приносят браслет с бриллиантами покрупнее; вы его, как и предыдущий, не берете, однако позволяете мужчине пригласить вас на ланч. Но только на ланч; ничего другого. Первое кольцо с бриллиантом никогда не бывает особенно ценным. Верните его, но согласитесь пообедать… даже поехать потанцевать. Одну вещь, которую я вам скажу, вы должны помнить до конца дней: никогда, ни за что не спите с мужчиной, пока не получите от него бриллиант чистой воды, по меньшей мере, в десять каратов!
Этот символ веры моя мать всегда произносила театральным тоном, полным восхищения, потом, выдержав паузу, добавляла:
— Клянусь, все правда! Она действительно говорила то, что вы слышали. И это были не пустые слова. У нее целая гора огромных бриллиантов. Чудовищная особа! Это же поразительно, как такие женщины обделывают свои делишки! Разве нет? Удирают себе потом преспокойно, и поминай, как звали!
Боль, выводившая из строя ноги Дитрих и похожая на судорогу, появлялась так же внезапно, как исчезала. Несколько дней моя мать могла ходить нормально, могла даже пройти три квартала, прежде чем остановиться. Потом наступал новый день, и она, сделав несколько шагов, должна была найти повод передохнуть, переждать, пока кончится приступ. Она искала сходные примеры, чтобы понять природу судорог. Думала о причинах. Может быть, ноги болят в сырые дни? Перед бурей? Когда слишком жарко или слишком холодно? Лучше ли ногам на высоких каблуках, чем на низких и средних? Потом она обнаружила, что, выпив три бокала шампанского, чувствует, как мускулы ее ног словно разжимаются, делаются мягче, и попробовала принимать спасительный алкоголь прямо с утра, за завтраком. Увидев, что это помогает, она стала носить в сумке пластиковую бутылочку с шампанским. Когда ноги переставали болеть, она начисто забывала про то, как они ее мучили, однако шампанское в бокал наливала исправно, так же, как и в пластиковую бутылочку. На всякий случай. Курить она не бросила. С людей из ближайшего окружения была взята клятва не разглашать тайны. О своих болях она говорила только с теми, кто, по ее убеждению, не стал бы сплетничать и ставить прессу в известность о том, что она воспринимала как дефект, как трещину в идеальном творении. Богини, приобретшие физические недостатки, опускаются на уровень жалких смертных и теряют право называться высшими существами.
Она подписалась на медицинские журналы, прилежно читала публикации на темы лечебного питания, внимательно слушала всякого, кто рассуждал о чем-нибудь, имевшем касательство к болям в нижней части тела, спрашивала, какие лекарства его вылечили, узнав, заказывала то же самое в аптеках, заслуживающих доверия, но рассеянных по всему миру, откуда ей доставляли кое-что без рецептов — только ради чести служить Дитрих.
Год за годом в немыслимом количестве она глотала кортизон, а с ним вместе бутазолидин, фенобарбитал, кодеин, белладонну, нембутал, секонал, либриум и дарван. И хотя моя мать готова была положить в рот любую пилюлю, какую бы ей ни дали, она больше всего доверяла лечению, основанному на инъекциях. Она взялась за поиски доктора, который бы «ничего не выдал», не настаивал на анализах или других исследованиях, а только был готов вливать ей в ягодицы волшебные снадобья, от которых рассеялись бы все ее страхи и горести. Напоминание о трагической истории Тами пользы не принесло: мысль о сходстве с другим человеком была для моей матери просто непостижима. В мире существовала только одна Дитрих.
— Дорогая! Дорогая! — Она вбегала ко мне в дом со счастливым смехом. — Я нашла его. Он сделал мне один укол и видишь — я бегаю! Он потрясающ! Он просто поглядел на меня и произнес: «Все, что вам нужно, это курс инъекций витамина В». И он прав! Я чувствую себя
Даже Билла сумели убедить сделать «волшебный» витаминный укол. Понадобилось, однако, три дня, чтобы сломить его сопротивление. Юл, точно сумасшедший дервиш, бешено крутил теперь свою партнершу в знаменитой польке, мать моя верила, что исцелилась и все недуги позади — физические, во всяком случае.
Через несколько лет ее доктора арестовали за торговлю стимуляторами. Дитрих к тому времени прошла уже через такое количество подобных докторов, что про первого давно позабыла. Когда тринадцатого июня она поднялась по трапу авиалайнера, ручной ее багаж едва не наполовину состоял из пузырьков с драгоценным лекарством, приготовленным очередным «чудотворцем» от медицины специально для того, чтобы лондонские гастроли прошли благополучно.
В самолете она написала мне письмо; темой был ее возможный уход из жизни. Она по-прежнему боялась летать, всегда была очень суеверна и в полете думала только о своей гибели. Все, что ей приходило в голову перед «последним мигом», неминуемым, как она считала, заносилось на бумагу. Потом происходило благополучное приземление, но она все равно отсылала письмо. Какой толк, если ее сокровенные мысли, доказывающие вечную преданность адресату, пропадут даром только потому, что она осталась в живых?
Ангел мой,
я никогда не знала страха смерти, пока не родила тебя. Но уже в больнице я лежала без сна целыми ночами, с ужасом думая о том, что однажды ты можешь меня лишиться. Заменить меня, конечно, можно во всем. В любом смысле. Кроме одного. Может быть, это чувство и есть то, что называют адом. Под силу ли человеку все понимать и быть далеко-далеко, не имея возможности защитить, прийти на помощь?
Не утомляйся чересчур. Ты всегда недосыпаешь. Папи тоже. Бог с ним, с домом. Радость от чистоты в комнатах преходяща. Вот я сижу тут со своими обломанными ногтями, с потрескавшейся на пальцах кожей… Я радовалась, отмывая и вычищая твой дом, но ради дома я никогда не пожертвовала бы даже минутой пребывания с детьми. Вот я такая у тебя, «знающая истинную цену вещам».
Мэсси
Господи Боже! Эти известные всему миру обломанные ногти и огрубелые руки… Сколько выгоды извлечено из них за последние годы! Рассказы Дитрих о том, как она моет дом своей дочери, где только не прославились; даже попали на страницы мировой печати. Выставлять людей на посмешище с помощью косвенных намеков было любимой игрой моей матери, и мы все вызывали огонь на себя. Одни больше, другие меньше. Она устраивала нам каждый раз беспощадную экзекуцию, мы усиленно пытались избежать ее, когда только было возможно. Но заведенный порядок сохранялся. Приблизительно это выглядело так:
Манхэттен.
Изысканный званый обед.
Изысканная публика, собравшаяся в изысканном особняке. Гостиная.
Торопливо входит кинозвезда мирового масштаба. Останавливается. Несколько секунд стоит в нерешительности, пока гости не замечают ее и не поддаются в тот же момент воздействию ее волшебной ауры. Все взоры обращены к сцене… К ней.
— Марлен! — восклицает хозяйка дома, русская по происхождению, и спешит с приветствиями.
Меха и белые лайковые перчатки вручены слуге-японцу; Марлен тем временем приступает к рассказу:
— Дорогая! Я так торопилась… Думала, никогда не освобожусь… И пришлось пропустить вашего изумительного Строганоффа! В четыре позвонила Мария, опять накладка с бэби-ситтером… У нее с ними вечные осложнения. Конечно, мне пришлось пойти и помочь ей. Ну, добралась я до их дома, а мой Майкл спит до сих пор! Его, наверное, слишком поздно покормили… Я испугалась, что он заболел — нельзя же спать так долго посреди дня! Но Мария поспешно убегает из дому. Билл заставляет ее работать, невзирая на то, что она такая толстая и беременная. Не спрашивайте меня, куда она должна была идти: вы меня знаете, я слишком хорошо воспитана, чтобы задавать вопросы. Помните, на прошлой неделе я убирала детскую? Вымыла все стены и ящики внутри? Чего только я там не обнаружила! Ну, а сегодня я вымыла полы! Во всем доме! У них есть девица, которую я наняла в помощь Марии и оплачиваю, она моет шваброй — это из тех тряпок, какими пользуются американцы. Комедия! Они думают, что она очищает пол! Она только развозит грязь и пачкает все вокруг… Я мыла полы, как надо, — на коленях, щеткой и мылом. Вы не можете вообразить, сколько там оказалось грязи! Голову даю на отсечение, они вообще не убирают… И еще я должна была прислушиваться, не проснулся ли ребенок. Потом зазвонил домофон, пришлось подойти. Кто-то из Си-Би-Эс. Я сказала, что Марии нет дома, а я мою пол; они быстренько повесили трубку. Наконец Мария возвращается. Она была в супермаркете… Все это время?! Не знаю, что она им варит… Из супермаркета! Добра от этого не будет. В общем, вернувшись домой, я в ту же минуту заказала своему мяснику шесть бифштексов из вырезки, мясо для бифштекса по-татарски и дюжину бараньих котлет. Тут как раз настало время одеваться. Но я не могла привести в порядок руки! Вы на них только взгляните! (Протягивает к публике свои огрубевшие и покрасневшие ладони). Все ногти сломались. Я испортила три пары новых чулок. Они рвались всякий раз, когда я касалась их этими пальцами… А посмотрели бы вы на мои колени!