Моя мать Марлен Дитрих. Том 2
Шрифт:
— Дорогая. Я все Биллу сказала про эту историю. Позвоню в тот момент, когда сама буду знать больше.
Она нажала на рычаг, потом набрала номер надежного врача — одного из членов своей команды вечноблагодарных-обязанных, попросила его дозвониться до той аптеки в Беверли-Хиллз, которой обычно пользовалась, и дать указание без задержки доставить мисс Дитрих еще одну сотню ампул ее любимого амфетамина. Следующим был Ремарк. С Ремарком она тоже связалась по телефону, желая выяснить, каково его мнение насчет странного поведения Юла Бриннера. Когда в тот же вечер ей неожиданно позвонил возлюбленный давних лет, красивый блондин, киногерой, любимец публики, она
Следующий день. 1 декабря.
Заказала образца меха для Вегаса.
Больна.
Звонила доктору. Велел лежать. Он придет в пять. Говорит — сердце в полном порядке.
На прием в Хорнблоу.
Домой с Фрэнком.
В заключение немножко любви.
2 декабря.
Домой в 3.30 дня.
Ф. звонил в 9.30 утра.
Под конец немножко нежности.
Спала крепко и долго.
Едучи в отель «Беверли-Хиллз», она уже знала, что Анатоль Литвак, режиссер фильма, где снимался Юл, и его жена Софи живут в таком же одноэтажном летнем домике с верандой, как и ее собственный, живут напротив, через дорогу. Она даже согласилась прийти к ним на чай, — чего никогда прежде не делала, — в надежде увидеть Юла или, на худой конец, что-нибудь о нем выведать. Личный наблюдательный пост, который Дитрих установила неподалеку от дома Литваков, оказался, в конечном счете, не такой уж глупой затеей.
6 декабря.
Его машина припаркована прямо здесь, напротив. Выскочила, когда он выходил из бунгало Литвака, но он был с агентом по рекламе, поэтому прошел мимо, сказал только «Привет!»
Весь день ничего. Дома. Несчастна.
7 декабря.
Решила согласится на 125 000 в этом году. Работа в «Тропикане» (Вегас) в феврале.
Студия. 2 часа дня. Черное платье первый раз сидит нормально.
Ничего такого уж хорошего. Обыкновенное вечернее платье. Слишком невыразительное.
Побольше бахромы (из образцов) на блузу. Чтобы отделка была заметна.
Дома в 6, потом через улицу к Литвакам. Осталась на обед.
Ничего.
8 декабря.
Час дня. Его автомобиль оставлен прямо перед моим бунгало. Пропустила момент, когда он шел к Литваку. Вышел вместе с Литваком, сели в автомобиль, поехали завтракать. В три Литвак вернулся пешком и в одиночестве.
В газете сообщение о раздельном жительстве супругов. Сколько еще я могу страдать?
Она поехала смотреть «Куколку» с писателем Чарльзом Бреккетом. Возвратившись домой, записала в дневнике:
Он стоял перед театром.
Видел, как я выходила из машины.
11 декабря.
Собиралась послать письмо, но передумала. Как он может поверить, что я в отчаянии, видя меня с незнакомым мужчиной, да если я еще при этом отлично выгляжу?! Звонил в 1 час 30 ночи.
12 декабря.
Фельдман — на просмотр «Анастасии». Он был там. Один с Де Миллем.
Де Милль подошел ко мне в конце. Поцеловал, подвел к нему, говорил, что я самая изумительная женщина на Земле, что он ни в коем случае не удовольствуется одним поцелуем и прочее в том же роде. Я пожала им руки, сказала:
— В фильме вы просто великолепны.
Потом ушла, поехала прямо домой. Была до того несчастна, так страдала, что даже не сумела шепнуть ему, что жду его звонка.
Она снова вернулась в Нью-Йорк, чтобы осложнить нам Рождество и поведать о гнетущем, о безысходном отчаянии, в которое ее ввергла жестокость тех, кого она любит. Это как раз было время ежегодного телевизионного марафона, сулившего немалые средства Объединенной организации по борьбе с церебральным параличом. Мне казалось, что на сей раз я смогу внести в благородное это дело свою личную и особую лепту. Я пыталась создать на экране обобщенный образ женщины, ждущей ребенка и окруженной детьми, что появились на свет больными, ущербными. Я говорила телезрителям о своей искренней убежденности в том, что рождение целого и невредимого младенца есть подлинное чудо природы. Это вовсе не норма — это замечательное исключение из правила. Я умоляла родителей, которым судьбой был пожалован этот бесценный дар, помочь нам, в свою очередь, прийти на помощь тем, кто в таких ужасающих обстоятельствах сражается за достижение собственных, доселе невиданных чудес.
Моя мать воспылала гневом:
— Как ты можешь выступать на телевидении, показываясь вместе с этими увечными ребятишками? Ты же беременна! Какой кошмар! Жуткая болезнь, которая их поразила, может отразиться на твоем будущем ребенке! Она смешна — навязчивая идея, с которой ты носишься, насчет этих уродливых, искривленных детей!
Выразив мне свое возмущение, она улетела в Калифорнию, предварительно обследовав дорожный саквояж и удостоверившись, что драгоценное ее лекарство, предназначенное специально для самолета, лежит на месте.
Свое снотворное средство она раздобыла где-то во Франции. На самом деле, это были не просто таблетки, это был мощный наркотик. А так как Дитрих предпочитала, чтобы медицинская помощь проникала в ее организм через прямую кишку, то это были свечи. Во-первых, они, действительно, срабатывали много быстрее. Во-вторых, она не доверяла способности желудка четко различать, где проглоченная пища, а где целебное лекарство. Кроме того, она сомневалась, что желудок в достаточной мере умен, чтобы правильно сообразить, куда надлежит отправить одно, а куда другое.