Моя милая ужасная невеста
Шрифт:
— Мазь холодная, — ответил он и добавил ворчливо: — Руки тоже.
— Не обмерзнешь!
Прикасаться к обнаженному телу Торстена оказалось неожиданным опытом. В замешательстве легкими касаниями я намазала ему спину там, где было необходимо. Зачем-то почесала себе нос, чуток обмазала заодно себя липкой пахнущей сельдереем гадостью и под благовидным предлогом сбежала умываться ледяной водой, оставив больного наедине с жестяной банкой мази.
День прошел тихо и невыразительно: между приступами жара у Закари и моими приступами немедленно привести его
Торстен отсыпался, пил снадобья и послушно подставлялся под мазь. Один раз не выдержал и попросил почесать спинку. Пришлось пригрозить, что опутаю его магической сетью и прикую кровати.
— Серьезно? — Он посмотрел на меня над плечом.
Судя по тому, как заинтересованно блестели темные глаза, мысль ему импонировала.
— И тебе не понравится! — уверила я.
Следующим утром он встал как огурчик. В смысле, чуток зелененький и в пупырышках. На предложение намазать эти самые пупырышки бриллиантовой зеленью, чтобы совсем походить на огурец, Торстен глянул на меня, как голодный дракон на упитанную жертву. Стало ясно, что побочного эффекта в виде нормального чувства юмора ветряная оспа не давала, и стоит куда-нибудь смыться, пока мы друг друга не загрызли. Такой кровожадный огурец, право слово!
— Жар ушел, с банкой мази ты знаком, съезжу в общагу за чистыми вещами, — быстро предложила я. — Через пару часов вернусь. Не смей мыться!
Торстен потемнел лицом и упрямо поджал губы. Точно капризное дите, честное слово.
— Все равно воздержись, — отсоветовала я.
За два часа вернуться не удалось — пришлось сходить на последние лекции. Как сказала Эмбер, скоро однокурсники решат, что главная ведьма бросила учебу фактически на финишной прямой, и декан на радостях вывесит на доску приказ об отчислении. Согласна полностью! Нельзя дарить людям ложную надежду.
В апартаменты я входила по-хозяйски, открыв дверь прихваченным утром ключом — все равно Торстену нельзя высовываться на улицу, и обнаружила его в кухне. Дверцы всех шкафчиков были открыты, а сам Закари, сидя на корточках что-то искал в кухонной тумбе.
— Привет? — с вопросительной интонацией произнесла я и поставила на кухонный прилавок сумку с едой из студенческой столовой.
Все сугубо диетическое: супчик, овощи, пресловутая кашка и мясо. Вареное, а не жареное. Не то чтобы больным ветрянкой был противопоказан сочный стейк с кровью, но в нашей столовой таких изысков просто не готовили.
— Ты не в курсе, где кастрюля? — спросил Закари, поднимаясь, и невольно я заметила, что болячки от ветрянки, практически сошли с его лица. — Она исчезла.
— Зачем она тебе? — напряглась я.
— Хотел избавиться от овсянки. Или овсянки больше нет?
— Кастрюли у тебя тоже больше нет, — осторожно призналась я, начиная подозревать, что посудина очень ему ценна. — Она какая-то особенная?
— Особенная, — согласился Торстен. — У нее две ручки.
—
— Что с ней случилось? — осознав тщетность поисковой кампании, Закари поднялся.
— Применили по прямому назначению, поэтому с ней случилась каша…
Внезапно я поняла, что совершенно забыла про утопленную ложку, когда прятала овсяное болотце в уличный мусорный короб.
— И одной столовой ложки у тебя тоже больше нет, — добавила через паузу.
— С ней тоже случилась каша?
— Она оказалась случайной жертвой, — туманно пояснила я.
— Ты ее выбросила вместе с кастрюлей, — с доброй долей иронии заключил Закари.
— Ее было не выкопать. У тебя еще есть три вилки и много тарелок, так что нам не придется ковыряться в столовских коробках руками, а я все равно не ем супы, — в духе своей матушки, которая сначала говорила дурные новости, а потом пыталась найти в них что-нибудь позитивное, объявила я. — Но ты же ешь вареное мясо?
— Нет.
— Я хотела сказать: ты точно ешь вареное мясо, — исправилась с доброй улыбкой кровожадного знахаря. — Других деликатесов сегодняшнее меню не предполагает.
Пока я переодевалась в удобный домашний костюм, Закари внезапно проявил хозяйственность и накрыл на стол. Ну как накрыл: вывалил все из коробочек в общие тарелки, деликатно проигнорировав кашку, и отнес поднос в гостиную. Ужинали мы, сидя на диване, пристроив поднос посередке.
Как ни странно, жевал Торстен с большим аппетитом. Видимо, по сравнению с овсянкой моего авторства любая еда действительно казалась деликатесом, даже столовская без особой кулинарной фантазии.
— Я с утра уеду на занятия, — предупредила я. — Иначе потом с долгами не разберусь.
— Вернешься? — небрежно уточнил он.
— Да, но поздно. По пятницам лекции до вечера, — таким же будничным тоном отозвалась я, словно мысль провести в маленькой квартирке целые выходные, пока Заку нельзя выходить из дома, вовсе не вызывала во мне смешанные чувства.
После ужина я объявила, что пора полечиться и заставила Закари скинуть рубашку (ту самую, в которой сама рассекала по дому с утра). Вообще-то, лечиться мы собрались в гостиной с огромными окнами. Как представила, что подумают жильцы в соседнем доме, стоящем на другой стороне переулка, так сразу взмахом руки задернула портьеры. Те закрылись с шелестящим звуком, отрезав квартирку от внешнего мира.
Пятна на спине у Закари подживали плохо. На позвоночнике осталась пара досадных шрамов-оспинок.
— Чесался? — проворчала я.
— Я бы не посмел, — отозвался он. — Ты же обещала меня приковать к кровати.
— И тебе понравилась идея.
— Согласен, идея задорная, — в голосе Закари прозвучала улыбка.
— Остальное сам, — скомандовала я, закончив обрабатывать спину.
— Устала причинять добро? — хмыкнул он.
— Святые демоны, поворачивайся! — огрызнулась я, а Торстен возьми и действительно повернись, чуть не вмазалась в его подбородок носом. — У тебя голова не закружилась? Может, сядешь?