Моя подруга Лиля
Шрифт:
Может быть, дело в том, что Эльза по-настоящему любила Маяковского? Какое смешное выражение «любить по-настоящему», словно можно любить понарошку.
Эльза Маяковскому: «…Сердечные дела мои все по-старому: кто мне мил, тому я не мила, и наоборот. Уже отчаялась в возможности, что будет по-другому, но это совершенно не важно».
«…А ты мне еще напишешь? Очень это было бы хорошо! Я себя чувствую очень одинокой, и никто мне не мил, не забывай хоть ты, родной, я тебя всегда помню и люблю».
Вот какая упрямая! Почему бы ей не выбрать
«…Я на белом свете никого не люблю, не умею, должно быть, ты вот очень счастливый… К тебе у меня такая нежность, а все-таки мне так мертво и тихо. Хорошо бы на некоторое время совершенно потерять способность ощущать, сознавать, почти как бы спать. Хорошо бы!..»
«…Летом я было травиться собралась: чем больше времени проходило с тех проклятых дней, тем мне становилось тяжелее, бывало невыносимо».
Имеется в виду лето шестнадцатого года, а «проклятые дни» – это все та же встреча Маяковского с Лилей в пятнадцатом. Шел шестнадцатый год – зима, весна, лето… времени прошло – год, а Эльза все так же страдала.
Принято считать, что если влюблена, то другие нисколько не утешают, но это неправда – утешают, и даже очень. Чувство самосохранения срабатывает – и выбираешь кого-нибудь другого. Или отвергаешь всех, если надеешься. Эльза, значит, надеялась. Она не считала, что Маяковский отрезан от нее навсегда, вот в чем дело, поэтому и застряла в своих чувствах к Маяковскому.
Эльза надеялась – она же знала все про Лилю и Маяковского. Знала, что их отношения не похожи на счастливую любовь. И знала главное – что Маяковский не нужен Лиле по-настоящему, что она любит Брика. Что все это – полулюбовь, полуобман.
У Эльзы было достаточно конфидентов, сообщавших ей, что происходит между ее сестрой и Маяковским, – у них все сложно, постоянные размолвки, ссоры… Эльза радовалась от хороших известий – «Лиля с Маяковским поссорились, вот-вот наступит разрыв», от дурных – «Лиля с Маяковским помирились» – впадала в отчаяние. У Маяковского и Лили – любовные качели, но вместе с ними вверх-вниз на любовных качелях летала Эльза. Лиля изматывала Маяковского и измучила Эльзу, отталкивала Маяковского, не нужного ей, и одновременно не допускала его до отношений с Эльзой. Лиля не из тех, кто отдаст что-нибудь свое, тем более мужчину, тем более гениального поэта. Лиля в этой истории совершенно как злая фея.
Но если подумать, разве она виновата? Маяковский все же не вещь, чтобы попользоваться и за ненадобностью отдать сестре. К тому же у Лили была собственная драма: рядом с любовным треугольником «Маяковский-Лиля-Эльза» был еще один треугольник «Маяковский-Лиля-Осип». Есть много свидетельств, что в это время Лиля с Бриком ссорились. Лиля не могла принять решение, кто ей Маяковский, кто Осип, не знала, как жить, чтобы не потерять ни того ни другого и ей самой не потерять свободы. Эльзу она в этом своем любовном чаду не рассматривала.
Исполнился год любви Маяковского к Лиле.
По правде говоря, у Эльзы были основания надеяться возобновить отношения с Маяковским – они начали переписываться. Первой написала Эльза – Эльза, а не Маяковский! В своем первом письме Эльза спрашивает, не собирается ли он в Москву, – и снова обращается к нему на «ты»: «Невольно пишу, будто ты ответишь. Это для тебя совершенно немыслимо? Я была бы так рада!» Сколько здесь неуверенности в себе, надежды, нежности…
И вдруг – удивительно! Маяковский откликается на ее призыв: «Очень жалею, что не могу в ближайшем будущем приехать в Москву, приходится на время отложить свое непреклонное желание повесить тебя за твою мрачность. Единственное, что тебя может спасти, это скорее приехать самой и лично вымолить у меня прощение. Элик, правда, приезжай скорее!»
Приехать Эльзе было трудно: деньги на дорогу, учеба, мама, и, кроме того, она не хотела быть гостьей сестры. Но они продолжали переписываться. Маяковский подписывался «любящий тебя дядя Володя» – ласково и уклончиво, а Эльза писала: «…Я тебя всегда помню и люблю… От тебя, дядя Володя, я все приму, только ты не хочешь».
Несправедливо устроен мир: Эльза все примет от него, а он не хочет, он все примет от Лили, а Лиля не хочет… Как же их, Эльзу и Маяковского, закрутило вокруг Лили! Именно так, не Лилю и Эльзу вокруг Маяковского, а Эльзу и Маяковского вокруг Лили…
Переписка Эльзы и Маяковского осенью шестнадцатого года печальная – очень неравноценная. Письма Эльзы длинные, откровенные, об ее интимных переживаниях, и чувствуется, как она благодарна Маяковскому за любое известие, а письма Маяковского короткие и ни о чем. Как странно! Лиля Маяковским пренебрегала, а Эльза хотела все о нем знать, о любом его душевном движении, и жалела его, спрашивала: «Что же ты не пишешь о себе – не умеешь?», для Лили Маяковский – Щен, для Эльзы Маяковский – огромный и значительный… а человек-то один и тот же.
Эльза боролась за Маяковского, как могла, хитрила, интриговала. Намекала в письмах к нему, что у Лили есть другие мужчины, – пусть ревнует, может быть, расстанется с Лилей и вспомнит о ней… Вот уж это было точно глупо – заставлять его ревновать Лилю, нужную всем, и предлагать в качестве утешения и замены себя, верную и преданную, а значит, скучную. Разве такой, как Маяковский, может уйти от той, что всем нужна, чтобы вернуться в тихую гавань? Ревность только разжигала его страсть к Лиле.