Моя ревность тебя погубит
Шрифт:
Сотни людей в моём подчинении — и обычно я ни с кем не церемонюсь, не подбираю слова, не вхожу в положение. А с ней по-другому — впервые, будто боюсь ранить громким дыханием, поэтому лучше буду тренировать его или вовсе перестану дышать.
Она отправила меня в нокаут, даже не поднимая хиленькой руки.
— Я ничего не требую взамен. Разве что, — говорю я и сразу же замолкаю, чтобы немного повысить девчачий интерес.
— Что?..
— Почаще улыбайся. И доверяй мне. Пока что это сложно, но со временем ты привыкнешь.
Котёнку сложно доверять кому
Чёрт, эти постоянные мысли о ней — эти непрекращающиеся мысли о ней просто обгладывают мои кости изнутри, словно стая голодных волков. В редкие моменты просветления — как сейчас — меня беспокоит нездоровый интерес к Полине. Но это беспокойство длится всего несколько минут. А потом — как и всё остальное время — вопреки всему я самолично его только увеличиваю.
Когда подъезжаю к дому Полины, плавно останавливаю машину.
— Приехали, можешь бежать.
— А ты будешь скучать? — на одном дыхании выпаливает Полина.
— Я уже по тебе скучаю, принцесса. Но я постараюсь приезжать к тебе как можно чаще. Ты же разрешишь баловать себя иногда?
— Разрешу, — отвечает она, расплываясь в смущённой, но при этом озорной улыбке. Правда улыбчивость Полины проходит слишком быстро, чтобы я успел ею насладиться. Возможно, вся причина в том, что она возвращается в эпицентр нервотрёпки.
— Чего приуныла?
— Опять мама будет ругаться, когда придёт с работы.
— Думаешь?
— Да.
— Не бойся. Мы сделаем так, что мама никогда больше ругаться не станет.
— Как это?
— Волшебники своих секретов не раскрывают.
Выхожу из машины, Полина следом, когда я открываю ей дверцу.
— Всё, беги домой. Я знаю, что ты соскучилась по папе.
— Пока, Стас, — она собирается уходить, но я останавливаю её.
— Подожди. Скажи, когда мама обычно с работы возвращается?
— Ну, обычно к половине седьмого, а почему ты спрашиваешь?
— Да нет, ничего. Просто, может справка будет готова к вечеру. Думал, заеду и ещё раз тебя увижу. Ладно, больше тебя не задерживаю. Иди домой, коротышка.
***
С чувством усталости я уже давным давно на «ты» — крепко обнявшись, мы распиваем виски и распеваем похмельные песни. Я привык к бешенному жизненному ритму — когда телефон не отлипает от уха двадцать часов в сутки, только голоса меняются на той линии. Но вот полное опустошение — такое у меня впервые (или я испытывал нечто подобное, но настолько давно, что уже и не помню). Это гадкое чувство похоже на холод — внезапный холод, который окутывает тебя в то время, как парит знойное июльское солнце. Веки стремительно тяжелеют, будто сшиваются невидимой прочной нитью. Сосуды не выдерживают столь быстрой перемены температуры.
Она хуже никотиновой зависимости, алкогольной, наркотической — она меня убивает без вреда здоровью. Я обезвожен нашей разлукой. Я
Сутки напролёт она в мыслях — можно ли как-то избавиться от этого? Хотя бы на одну ночь избавиться от бессонницы — хотя бы шестьдесят секунд провести без призрачного присутствия Полины.
Можно?
Маловероятно. Вряд ли. Нет.
Делая последнюю сигаретную затяжку, захожу домой и вижу Алину. Сидит на привычном для неё месте. Курит. Тоже.
— Снова начала курить, — констатирую, подходя ближе.
Она приподнимается, чтобы встретить меня поцелуем.
— Несколько недель уже, — говорит она, выхватывая окурок из моей руки. — Если бы ты задерживался дома чуть дольше, чем на двадцать минут в день, то знал бы.
— Прости, в последнее время много работы навалилось.
— Да я всё понимаю — деньги с неба не падают. Сегодня надолго?
— Ближе к шести часам надо будет ненадолго отъехать.
— То есть сегодня почти семейный день?
— Можем считать и так.
— Надо будет выделить этот день как «охренеть какой редкий».
— Будешь язвить?
— Просто шутка.
Я присаживаюсь напротив Алины, а она встаёт из-за стола и достаёт виски из мини-бара. Наливает в стакан, после чего передаёт мне.
— Я же сказал, надо будет уехать.
— Можешь не пить.
Она становится сзади и начинать медленно массировать мне плечи.
— Какой-то ты сверх напряжённый.
— Значит, надо снять напряжение.
— Намёк поняла.
— Я прямым текстом говорю.
— Не буду противиться самому твердообрму мужчине на свете, — шепчет она мне на ухо, после чего снимает с себя платье и остаётся в шёлковом чёрном белье.
Как раз то, что мне сейчас нужно.
Одним ловким движением усаживаю Алину на дубовый стол — резко раздвигаю ей ноги и подхожу совсем вплотную. Спустя мгновение моя чёрная рубашка уже на полу, а штаны расстёгнуты. Непрерывно целую смуглую шею, оставляя на ней засосы. Хватаю копну густых тёмных волос и натягиваю на кулак, заставляя жену поднять лицо вверх. В диком порыве разрываю ткань кружевных трусов и наконец вхожу в неё, при этом закрывая глаза.
Она пытается раздвинуть ноги ещё шире и задевает стакан виски — он падает на пол и разбивается, но мне насрать на осколки.
Я продолжаю.
Провожу пальцами обеих рук по стройной спине — касаюсь бюстгальтера и силой расстёгиваю его, ломая застёжку.
— Да ты мне новое белье должен, — смеясь, говорит она и заставляет меня просто озвереть от злости.
— Замолчи, — приказываю я.
Она слушается.
Чудовищная жара заставляет нас обоих вспотеть.
Вновь целую её шею и меня начинает тошнить. Приторный аромат духов врезается в ноздри — чёрт, как же мне осточертел этот отвратный аромат. Но больше всего раздражает, что его присутствие не позволяет в полной мере представлять здесь её. Я могу заставить жену заткнуться. Я могу закрыть глаза. Но запах — выдаёт запах.