Моя Шамбала
Шрифт:
– Чьи сапоги?
– строго спросил высокий, со стрижкой под бокс и от того, что затылок и виски были выстрижены, казавшийся более лопоухим, чем был на самом деле.
– Должно, Павла, - едва выговорила бабушка непо-слушными губами.
– А вы, стало быть, его мамаша будете?
– уточнил дру-гой, пониже ростом, с крупной, начинающей лысеть голо-вой.
– Сапоги принес сын?
– Сын, - подтвердила бабушка, моргая подслеповаты-ми, подернутыми мутью глазами.
Больше они ничего искать не стали, даже не осмотре-ли чемоданы, которые лежали на шифоньере, составили акт, заставили расписаться
Когда Варвара пришла с работы, бабушка бросилась к ней с расспросами, но словно споткнулась о гипсовое лицо и какой-то потусторонний, отсутствующий взгляд.
Невестка невидящими глазами окинула кухню и стала медленно снимать пыльник; потом пошла в комнату и, как была в туфлях, бросилась вдруг на кровать. Плечи ее за-тряслись, послышались глухие рыдания.
– За что же такое наказание?
– выговаривала Варвара.
– Мало я с ним мучилась? А теперь этот позор на мою голову. Ведь под суд же теперь пойдет ...
Мать принесла кружку воды и стояла над Варварой, уговаривала:
– Варь, да что это ты, дочк? На-ко, выпей вот... Что ж теперь убиваться?
А у самой ноги подкашивались, и тряслись руки. Она по Варвариным словам догадывалась, что случилось, хотя не могла вполне осознать серьезность положения.
– Что натворил Пашка-то, что c обыском приходили, - отважилась, наконец, спросить бабушка.
– Украл, - вот что натворил Пашка твой, - почему-то злорадствуя, проговорила Варвара.
– Сапоги украл.
– Да как же это?
– охнула бабушка.
– Да так же, - змеей зашипела Варвара.
– Дружки поя-вились, выпивки.
– Да сапоги-то он принес на обмен. Сказал, что кому-то менять срок подошел, - возразила бабушка.
– Подошел, да не подошел, - теперь в словах Варвары были зло и горечь.
– Сапоги у него выпросил на обмен этот мордатый дружок его, Месяц, чтоб ему облезнуть, скотине. Пашка взял сапоги домой, а Месяц должен был отдать ему старые...
Она замолчала и вдруг заговорила о другом, озарен-ная:
– Маслов донес, больше некому. Он дежурил, когда Пашка проносил сапоги. Он давно на него зуб имел. Наш-то дурак нес и не скрывал. Думал оформить потом, сам ведь хозяин.
– Так может и обойдется?
– с робкой надеждой спроси-ла бабушка.
– Да как же ты не понимаешь? Сапоги- то дома нашли. Кому теперь нужно знать, что он думал, чего не думал?
– Так этот, дружок его, скажет.
– Как же? Скажет и покажет. Держи карман шире!
– скривила губы в презрительной усмешке Варвара.
Все это в подробностях, которые вытягивала из нее клещами моя расстроенная мать, рассказывала бабушка, а мать еще и еще пытала ее, заставляя повторять, как шел обыск, что говорили, да какими словами ругала Павла Вар-вара...
Павла до суда не выпустили. Следствие велось долго. За хищение социалистической собственности судили стро-го, и дяде Павлу грозило не менее пяти лет с лишением всех наград, что разом перечеркнуло бы все его боевые заслуги, будто их и не было.
Но совершенно неожиданно суд вынес очень мягкий приговор. Дяде Павлу дали два года условно за халатность. Месяц, на следствии
Когда вынесли приговор, дядя Павел заплакал.
Варвара встретила дядю Павла не то, чтобы холодно, но и без особой радости. Вроде того что "пришел, ну и пришел". Зато бабушка светилась вся, как икона от лам-падки.
У нас дядю Павла встретили просто, по-доброму. Уст-роили стол. За бутылкой отец спросил:
– Ну, как, тяжело пришлось?
– Да, честно говоря, уже и не думал, что свидимся. Не знаю, какому богу молиться, кого благодарить?
– ответил Павел. За время, проведенное под следствием, он сильно изменился, осунулся, еще похудел и стал совсем похож на подростка.
– Генерала благодари, а лучше Вовку... за то, что он его дочку вылечил, - тихо сказал отец.
– Неужто сам помог?
– не поверил дядя Павел.
– А кто еще мог бы помочь в твоем положении?.. Сколько времени прошло, а добро помнит. Другой бы с его властью и думать забыл.
У отца счастьем светились глаза, как будто он сам сде-лал доброе дело.
– Ну что, ж спасибо ему. И тебе, племяш, спасибо?
Дядя Павел встал и картинно, чуть не в пояс, покло-нился. Я смутился, а отец засмеялся:
– Да брось ты, Павел. Все хорошо, что хорошо кончает-ся. Давай-ка выпьем за то, что ты цел, и все плохое позади.
На работу дядю Павла взяли на машиностроительный завод чернорабочим. Работа была тяжелая и грязная, но денежная. Первое время он приходил домой и с ног валил-ся. Прежде чем поесть, ложился и лежал без сил, уставив-шись в побелку потолка бессмысленным взглядом. Потом втянулся и ничего...
Значительно позже, уже повзрослев, я осмысленно понял, как невыносимо трудно было дяде Павлу опреде-литься и найти свое место в запутанном мире гражданских хитросплетений после четырех лет жестокой войны, украв-шей его юность.
Глава 17
Квартирант Мухомеджана. Открытая эстрада. Во дворе у татар. "Теория соответствия" Амира. Ода огородам. Морские офицеры Витька Голощапов и Ванька Горлин. Нинка учит нас танцевать.
У Алика Мухомеджана поселился квартирант, их дальний родственник Амир, невысокий, но крепко сбитый, широкоскулый и черноглазый парень. Амир часто улыбал-ся, и его белозубая улыбка располагала к нему. С нами Амир охотно водился, но все его разговоры сводились к де-вушкам. Амир мечтал до армии жениться, чтобы он слу-жил, а она его ждала и писала письма. В армию ему пред-стояло идти осенью, а невесты он еще не нашел, поэтому по вечерам ходил в горсад на танцы. Амир всегда носил с со-бой расческу и небольшое прямоугольное зеркальце, часто смотрелся в него и поправлял расческой непослушные во-лосы. На ночь он надевал на голову мелкую сеточку на ре-зинке, чтобы лучше лежали зачесанные назад волосы.