Моя сто девяностая школа
Шрифт:
– Я не могу петь. У меня нет голоса.
– Как же ты тогда болтаешь на уроках?
– У меня голос не для пения.
– Ты музыкальный мальчик. Ты ведь учишься дома музыке, я слышала, как ты в концерте играл "Веселого крестьянина" Шумана. Зачем ты говоришь неправду?
– То на рояле. А петь я не могу.
– Ты просто не хочешь. Мария Владимировна сказала, что ты не можешь решить простейший пример на сложение и вычитание.
– На сложение могу, а на вычитание у меня не получается.
– Значит,
– Мне уже ничто не поможет. У меня нет способностей к арифметике. Если хотите знать, Пушкин тоже не любил арифметику. А он стал великим русским поэтом.
– С чего ты взял, что Пушкин не любил арифметику?
– Я где-то читал…
– Ну, допустим. Но зато Пушкин любил и отлично знал историю и географию. Он, между прочим, грамотно писал, знал превосходно французский язык, латынь и греческий…
– Так ведь то был Пушкин. А я не Пушкин.
– Что же ты на него ссылаешься?
Я понял, что лучше мне молчать.
– Вчера вы с Черновым напихали в карман Марии Германовны бумажки. Зачем вы это сделали? Видишь, ты даже не можешь объяснить. А что это за хулиганство на уроке немецкого?
– Какое хулиганство?
– Ты уже забыл? Ты подложил под стул Екатерине Петровне пробку от пугача, и, когда Екатерина Петровна села на стул, пробка выстрелила, и Екатерина Петровна так испугалась, что у нее было плохо с сердцем.
– Я потом извинился.
– Старый человек, у нее больное сердце. Как так можно?
– Я извинился.
– Извиниться проще всего. А нельзя не хулиганить в классе?
– Наверно, можно.
– Так вот: нужно это раз и навсегда прекратить.
И надо серьезнее относиться к домашним заданиям, нужно быть внимательней на уроках, не болтать, не думать ни о чем постороннем и слушать объяснения педагога. Если чего-нибудь не понимаешь, надо спросить и записать. Я тебя вызываю в последний раз.
В следующий раз я вызову твою маму.
– У меня мама больной, нервный человек.
– Ну, тогда вызову отца.
– Папа тоже нервный.
– Щади их нервы. И не ссылайся больше на Пушкина. Пушкин тебе не поможет.
– А Лермонтов? – спросил я. – Он тоже не любил математику…
– Где ты это прочел?
– Я слышал.
– Мне кажется, ты не то слушаешь. Вытри штаны, они у тебя все в мелу. И чтобы больше жалоб на тебя я не слышала. Да! Чуть было не забыла: мне сказали, что вчера ты курил в уборной…
– Пушкин тоже курил, – сказал я.
– Но Пушкин еще написал "Евгения Онегина", И хватит ссылаться на Пушкина. Если я увижу тебя курящим или услышу, что ты курил, я поставлю на педсовете вопрос о твоем пребывании в школе. Можешь ты мне обещать, что больше я тебя вызывать не буду?
– Как это я могу обещать? Это вы можете обещать, что не будете вызывать.
Любовь Аркадьевна махнула на меня рукой и
– Иди, я не могу с тобой разговаривать.
"Раз разговаривает, значит, может", – подумал я и вышел из учительской. Навстречу мне шел Леонид Владимирович.
– Что? Попало? – спросил он.
– Попало, – сказал я.
– Такова жизнь. Она складывается из горестей и радостей. Знаешь, что я тебе посоветую?
– Что?
– Не забывай о том, что с каждым днем ты становишься старше, и чем дальше, тем труднее наверстать упущенное. Играй и озорничай на перемене, в свободное время, а в классе – учись. Он для этого и существует.
– А Пушкин?
– Что Пушкин?
– Он ведь озорничал на уроках. Я сам читал.
– Сперва озорничал, а потом понял, что надо серьезнее относиться к ученью, и перестал.
Это было убедительно сказано, и я ответил:
– Я тоже потом пойму и перестану.
– Только нужно, чтобы это "потом" пришло скорее, а то может быть поздно. И еще мой тебе совет: не ссылайся на великих людей. У тебя нет для этого никаких оснований.
ЧЕСТНЫЙ ПАВЕЛ
Знаете ли вы, что такое извозчики? Они ведь раньше заменяли такси. Это был высокий экипаж на больших колесах. В него была запряжена лошадь, на специальном сиденье впереди – на козлах – восседал, держа в руках вожжи и кнут, дяденька в пухлой темносиней поддевке и в подобии картуза. Он прищелкивал языком, покрикивал на свою лошадку: "Но-но!", а когда надо было ее остановить, натягивал вожжи и говорил: "Тпру!" Лошадка бежала мелкой рысцой, цокала по мостовой подковами и везла вас куда угодно. Это и называлось извозчиком.
За полтинник можно было проехать на извозчике от угла Рыбацкой улицы до площади Льва Толстого.
Я заговорил об извозчиках, потому что они имеют некоторое отношение к моему рассказу.
По ходу занятий была запланирована экскурсия в Музей учебных пособий, находившийся недалеко от школы. Нас построили парами и повели в музей. Там мы осмотрели все, что было нужно, и нас отпустили домой. Нам было очень радостно, и мы сразу развеселились.
Музей находился на четвертом этаже дома. На всех остальных этажах помещались частные квартиры.
И, сбегая по лестнице, мы звонили в звонки на всех этажах дома. Жильцы, конечно, выходили на звонки, но мы уже были этажом ниже. Так, звоня и стуча в квартиры, с криками и хохотом, мы спустились вниз и выбежали на улицу.
– Есть идея! – сказал Навяжский. – Давайте доЕдем до школы на извозчиках. Это будет стоить не больше сорока копеек.
Идея всем понравилась. Мы побежали на угол проспекта Карла Либкнехта и Рыбацкой улицы. Там стояли, дожидаясь пассажиров, извозчики. Нас было 12 человек, и мы уместились в четырех экипажах.