Моя сумма рерум
Шрифт:
А у меня, между прочим, планы на жизнь! Мне ещё на дачу к Лёхе предстояло ехать!
В первое время всё это прилично портило мне настроение, а потом я привык и стал впадать в анабиоз. Тупо отключаться и думать о своём. Потому что сидение в телефоне во время ужина в этой семье каралось чуть ли ни смертной казнью. И если они вдруг замечали мой опущенный под стол взгляд, тут же заводили песню про поколение имбецилов, живущих в другой реальности. Видимо полагая, что их реальность с кризисами и бомбами гораздо лучше.
После
Папа был уже прилично заведен и разговором с женщинами, и телевизором, и, вероятно, тем, что читал в Интернете.
Я вошел в комнату и встал неподалеку, надеясь, что он сам обратит на меня внимание.
В его коротких темных волосах было полно седины и иногда, в зависимости от того, как падал свет, они казались совсем серыми. Но лицо оставалось по-прежнему моложавым и тонкие сеточки морщин возле глаз были почти не видны. Папа всегда был гладко выбрит и пах сладким одеколоном.
Я сел рядом.
— Интересно? — нужно же было хоть как-то «наладить контакт».
— Да чушь сплошная! — фыркнул папа.
— А зачем читаешь и смотришь?
— Затем, что каждый сознательный человек должен быть частью того общества, в котором он живет.
— Значит, если ты смотришь и потом ругаешься, то ты часть общества? — слова вылетали непроизвольно, я вовсе не хотел его злить.
Но папа усмехнулся.
— А что остается делать, если все вокруг как с цепи сорвались?
— Забить.
— Как так — забить? — его лёгкая усмешка превратилась в широкую улыбку.
— Какой смысл заморачиваться чем-либо, если ты не можешь этого изменить?
— Понимаешь, Никита, есть так называемый гражданский долг, когда ты, будучи гражданином своей страны, должен принимать участие в судьбе своего народа.
— Это типа на митинги ходить и всё такое? Или ругаться с бабушкой на кухне?
— Это значит иметь своё мнение и отстаивать его. Хоть на митинге, хоть на кухне. Очень жаль, что ваше поколение этого не понимает.
— А, ну я знаю. В интернете тоже полно такого, все тупо поливают друг друга грязью, потому что типа должны отстоять своё исключительное мнение.
— Так, Никита, — папа подозрительно посмотрел на меня поверх очков. — Что ты хочешь всем этим сказать?
— Просто рассуждаю, почему нужно обязательно разводить холивар на ровном месте. Какой смысл? Вот вы спорите с бабушкой и, кроме плохого настроения и обид, это никому ничего не приносит.
— Холивар? — озадачился папа.
— Это значит — спор и ругань. Надеюсь, что когда наше поколение вырастет, понимание гражданской позиции у нас будет иное.
Папа весело рассмеялся.
— Ну, конечно,
— Обязательно. Быть может даже Вселенную. Ты же знаешь, что мы с тобой тоже часть Вселенной?
— В некотором метафизическом смысле возможно.
— Метафизическом? — спросил я тем же тоном, что и он про холивар.
— Абстрактном.
— Нет. Вполне в конкретном смысле. В физическом.
— Ну-ка, ну-ка…
— Мы же все состоим из тех же самых атомов, что и всё во Вселенной. Значит, мы есть Вселенная.
На пару секунд он задумался:
— Здесь — согласен.
— Вот поэтому изменить Вселенную проще простого. Достаточно измениться самому, — я был очень доволен, как я его припечатал.
Всё-таки бредовые разговоры Дятла могли приносить какую-то пользу.
Он взъерошил мне волосы, как маленькому и, наконец, отвлекся от своего загруза. Нужно было пользоваться моментом.
— Пап, а можно я поеду к Лёше Криворотову на дачу на выходные?
========== Глава 12 ==========
Пятница выдалась на удивление тёплая и солнечная. И хотя листья с деревьев стремительно облетали, всё вокруг было чистое, нежное и хрупкое. Воздух стоял такой прозрачный, что и дома, и машины, и люди казались яркими и нереально объемными, как в 3D формате.
После седьмого урока мы втроем выскочили из школы и, как угорелые, помчались на вокзал. Сложно объяснить, чем была вызвана такая спешка, на поезд мы не опаздывали. Электрички ходили каждые пятнадцать минут. Но где-то у нас явно свербило, настроение зашкаливало, словно мы не на дачу собрались, а в кругосветное путешествие.
На вокзале царили толкотня и суета. Мы старались идти быстро, но ко мне тут же пристали цыганские дети и начали нудить про «денежку» и «хлебушек». Вроде бы просят, а глаза такие требовательные и злые, точно говорят: попробуй, не дай.
Один мальчишка упал мне в ноги и зацепился за штанину. Хорошо Тифон обернулся, схватил его за шкирку и вернул в вертикальное положение. Но моментом к нам слетелись и другие дети. Мы быстро отошли, но до платформы дойти не успели, потому что откуда ни возьмись, перед Трифоновым возникла молодая, наверное, даже красивая по цыганским меркам женщина.
— Что ж ты на детей руку поднимаешь? — она укоризненно покачала головой.
— С пола поднял. Чтоб не затоптали, — Тифон хотел идти дальше, но она перегородила ему дорогу.
— А ты злой. Молодой, красивый, но злой.
Голос у цыганки был тихий, тягучий, с мягким распевным выговором.
— Просто убрал с дороги пацана, и всё.
Но она не шелохнулась, вперилась в него огромными тёмными глазищами и опять за своё:
— А я знаю, почему ты злой. В голове у тебя Дама Бубновая, незамужняя. День и ночь изводит, покоя не дает.