Моя Святая Земля

Далин Макс Андреевич

– Не заметил, чтобы она оробела, - король окинул Джинеру испытывающим взглядом.
– Но учту, Марбелл. Интересно, если напугать её по-настоящему, она спрячет когти или попытается царапаться?

– Прекрасный государь, - сказала Джинера, пытаясь не замечать свинцовую плашку страха в животе, - не соблаговолите ли вы объяснить глупой женщине смысл ваших действий и слов? К чему желать превращения ваших добрых союзников в вооружённых врагов, а ласковой невесты - в ласку, готовую укусить из страха? Мой жалкий разум не может найти объяснений...

Король улыбнулся, как могла бы улыбнуться чума, будь у неё рот и зубы. Джинере показалось, что и её лицо покрывается инеем.

– Марбелл, - приказал король, - проводи рыжую суку в её покои. Она может есть из одной миски со своей собачонкой, если хочет - а перед этим убедись в том, что она невинна. Её злость и наглость меня в этом разуверили.

– В зале - послы Златолесья, прекрасный государь, - напомнил некромант.

– Всё их Златолесье ждёт такая судьба - рано или поздно, - презрительно бросил король.
– Сделай то, что я велел.

Джинера встала.

– Благодарю вас, прекрасный государь, - сказала она с глубоким поклоном.
– Вы оказываете мне большую любезность, избавив меня от необходимости слушать вас дальше.

И пошла к выходу мимо замерших и замолчавших аристократов Святой Земли, не дожидаясь ответа. Её фрейлины, которые сидели в сторонке, ни живы, ни мертвы, вскочили и посеменили за своей госпожой; увидев это, бароны и Витруф присоединились к свите.

– Златолесье - дыра, - рявкнул король, вскочив и отшвырнув кресло.
– А свадьба с тобой - чрезмерная любезность.

– Провинцией Святой Земли Златолесье не будет, - кротко ответила Джинера, на миг обернувшись, и выскочила из зала.

Витруф, вышедший за ней, покачал головой:

– Ваше высочество, золотце, к чему же клонится?

Джинера поборола порыв кинуться ему на грудь и заплакать.

– Милый Витруф, - сказала она печально, - неужели вы думаете, что мои слова что-то меняют? Или вы полагаете, что правнучка Горарда должна ползать в ногах того, кто в грош не ставит ни её землю, ни её предков? А вы уверены, что моя покорность что-нибудь изменила бы?

Бароны с побелевшими лицами держались за эфесы, но молчали.

– Быть беде, Джинера, - прошептала Доротея.

– Быть?
– грустно улыбнулась Джинера.
– Мы в беде, светик мой - всё равно, что в плену. И, быть может, нам придётся пережить ужасные вещи. Но мы - кровь Златолесья, нам должно исходить из этого.

Из парадного зала вышел мрачный Марбелл.

– О!
– воскликнула Джинера.
– Мессир некромант! Надеюсь, вы ограничитесь в своих подозрениях тем, что возьмёте с меня слово? Если принцесса клянётся честью дома, что невинна - её избавляют от унижений?

– Дорогая принцесса, - сказал Марбелл сокрушённо, - не стоит принимать всё к душе. Я в вас не сомневаюсь - ваша гордость мне порукой. Что ж до этой несчастной ссоры... Перемелется - мука будет, а государь... его нрав крут, но через час он забудет и одумается. Завтра ваша свадьба...

– А после

неё всё может и кончиться, если так получится, - кивнула Джинера.
– Чем кончится, Марбелл? Король отошлёт меня домой? Запрёт в монастыре? В клетке? Задушит? Чем?

Марбелл тяжело вздохнул.

– Не стоит так резать, ваше прекрасное высочество. Вам ведь нужны друзья при этом дворе?

Джинера устало взглянула некроманту в лицо:

– Мессир, вы вправду полагаете, что я и король Алвин могли бы стать друзьями? Или вы говорите о Кайле? Или о той бледной даме, которая отослала мою няню? Или, быть может, паче чаяния, вы говорите о себе?

– О себе - говорю, - кивнул некромант.
– Я сделаю всё, что в моих силах, принцесса.

– Благодарю, мессир, - сказала Джинера с горькой улыбкой.
– "Я сделаю всё, что могу", - говорит некромант при благом дворе. Скажите, к какому виду потусторонних кошмаров относится государь Святой Земли, если вы что-то можете в этом смысле?

Её свита усмехнулась невесёлой шуточке, но Марбелл побледнел так, что пятно на его лице показалось вдвое темнее, и покачал головой.

– Ох, я угадала, - выдохнула Джинера.
– Добрый мессир, отведите меня и моих людей в покои, отведённые для нас в этой обители Света. Мне хочется к няне и чего-нибудь похлебать из миски моей собачонки.

Марбелл жестом предложил ей следовать вперёд, но ничего больше не сказал.

***

Эральд ел, а Сэдрик смотрел на него, облокотившись о стол здоровой рукой - с тем же, кажется, выражением лица, с каким сам Эральд смотрел на голодающих селян.

– Думаешь, я прямо так уж мучился от голода?
– спросил Эральд смущённо.
– У тебя такой вид...

– Думаю, что дрянной это трактиришко, - так же смущённо отозвался Сэдрик.
– Не для тебя. Но тут, по крайней мере, явной отравы не подают.

– На самом деле, я ем всё, - сказал Эральд.
– А отравы в том мире, где я вырос, не меньше, чем тут, наверное.

Сэдрик скептически хмыкнул - ему, кажется, не верилось. А Эральд думал, что в трактиришке в столичном предместье подали именно то, что на Земле назвали бы "здоровой пищей": хлеб из серой муки грубого помола, варёные вкрутую яйца, похожие на ощупь на резиновые игрушки, крупную серую соль и сбитень в глиняных кружках, сладкий, горячий и пряный до выступающих слёз - за который, по мнению Сэдрика, содрали несообразно много.

Эральд ел и никак не мог остановиться - он чувствовал себя ужасно голодным и уставшим, к тому же не мог перестать думать о людях, для которых привычен постоянный голод. Ага, король рос, как сказочный принц - в сказочной, по меркам его родной страны, роскоши. И голод для него - отвлечённое понятие, и нищета - отвлечённое понятие... А Провидение родины знакомит государя с обстановкой, подумал Эральд с грустной иронией. Чтобы государь точнее понял, ради чего ему жертвовать собой.

А кроме попытки пожертвовать, другого пути нет.