Моя Святая Земля
Шрифт:
– Это - Нельга, - сказал Сэдрик.
– Молодая ещё, но подрастёт. Постеснялась при тебе заходить. Нам в столицу надо, Алвин.
– Темно же ещё, - Алвин взглянул в окно, где луна лишь начинала белеть.
– Я думал, часы били раза четыре...
– Шесть, - сказал Сэдрик.
– Надо. В городе драконы. Хотят разговаривать с королём - не знаю, с тобой или с настоящим государем, но факт: не поговорят - сожгут город к бесу лысому. Жаль государя будить, уже несколько ночей спит урывками - а надо.
– Я уже не сплю, - сонно сказал Эральд,
– Я всё слышал. Ты как себя чувствуешь, можешь ехать?
– Руку дай. С тобой я куда угодно могу. И когда угодно.
Алвин слушал, и внутри у него стыл острый кусок льда. Драконы. Мстители. Дурные амбиции. Зачем, зачем, во имя Творца и во имя ада, зачем было их трогать?!
С другой стороны, вдруг пришло в голову, лучше сгореть в драконьем огне, спасая столицу, чем быть вздёрнутым на рыночной площади.
– Вот что, - сказал Алвин, стараясь не замечать внутренние конвульсии.
– Драконы - ко мне. Я и буду с ними разговаривать. Их не корона занимает, они хотят отомстить. Ну и пусть.
– Поговорим вместе, - весело сказал Эральд, хлопнув его по спине.
– Ты гнусно, конечно, обошёлся с драконом, но я его выпустил, может, они это вспомнят, - и расхохотался, оценив Алвиново выражение лица.
***
В спальне замка было ужасно холодно. Эральд с тоской подумал, что горячий душ недосягаем, как райские кущи, а пить с утра тёплое вино с пряностями в попытке согреться совершенно не хотелось - он не привык. Хотелось кофейку, которого негде было взять, с бутербродом, который казался каким-то чародейским артефактом из другого мира.
Но Джинера предложила горячего молока с мёдом - и это пошло гораздо лучше. А хлеб, намазанный маслом, с ломтиком неожиданного, очень твёрдого, очень сухого и очень пряного сыра, поразил воображение союзников; все с удивлением попробовали. Они завтракали, почти как земные средневековые феодалы - сидя на громадной кровати, прижимаясь друг к другу и укрывшись одним одеялом, а за окном занималась ледяная розовая заря.
И надо было очень торопиться.
Сэдрику за ночь заметно полегчало, он выглядел лучше, зато Алвин казался совсем замученным - его лицо осунулось, как после тяжёлой болезни, и шикарные волосы висели сосульками.
– Ты что, совсем не спал?
– спросил Эральд, глядя в его покрасневшие и ввалившиеся глаза.
Алвин кивнул.
– Не спалось. Сегодня - сперва драконы, потом, если переживём драконов, суд, а завтра - эшафот. И кровищи по колено, вот увидишь. Бедный низложенный последней ночкой, как полагается по канону, любовался Божьими звёздочками и думал, не заколоть ли тебя во сне. Так что - не мешай правосудию, благой, не рискуй. Со мной говорит ад.
Джинера ахнула. Эральд хотел ответить, но Сэдрик его опередил:
– Думал. Но не заколол бы. Я спал, государь, а это значит, что Дар спокойненько лежал, тлел, не горел. Ни один проклятый в одной комнате с убийцей не заснёт - я не чувствую, что ты опасен.
–
– И своими руками убивал, и приказывал, - и потянул себя за воротник, будто чувствовал петлю на собственной шее.
– Или ад за тебя.
– Какая разница...
Эральд взял его голову двумя руками, повернул лицом к себе:
– Братишка, сосредоточься. Никакой казни. Никакой кровищи. Ничего такого не будет. Всё, дурдом закрыт, хватит. Будем убирать весь этот свинарник, наводить мосты, успокаивать и лечить. И хватит себя жрать.
– Так не бывает, - снова возразил Алвин.
– Прости.
– Посмотрим. Всё, пора ехать. А то драконам наскучит ждать, и они решат напугать всех до икоты. И кто знает, что случится.
Кутаясь в плащи и застегнув куртки до подбородков, вышли во двор. Хрустящий хрустальный холод стоял, как вода, неподвижно - и иней покрыл всё, даже повисшие в безветрии золочёные королевские штандарты. Небо было прозрачно насквозь, луна была, как тонкая ледышка, звёзды угасли, а мир благоухал дынно, яблочно, ванильно - и даже запахи дыма и конского навоза казались в этом морозном благоухании прекрасными. Шаги, голоса, ржание коней - все звуки стали чётче и звонче, будто отняли от мира какую-то глухую затхлую подушку.
Дорога до столицы оказалась сказочно прекрасной. Лес, ещё вчера чёрный, как обугленный, в грязи оттепели, сейчас покрылся инеем сплошь, превратился в рождественскую открытку, синел и розовел в первых лучах зари - и острыми искрами поблёскивали ледяные грани. Дорога превратилась в стылое стекло, и копыта лошадей грохотали по ней со звоном, и гремели колёса кареты. Холод вычистил мир до стерильности, а иней украсил всё безобразное, скрыл всё ужасное - превратив в какую-то абсурдную новогоднюю инсталляцию даже труп на виселице в предместье.
Но этот труп выбил Эральда из немотивированной инстинктивной радости бытия. Магия кончилась - начинались будни без привкуса чудес. Ад ушёл, слился, как стоячая вода, оставив грязные и кровавые пятна; эти пятна ещё только предстояло отмыть.
Гонец из столицы встретился у городских ворот и пытался что-то передать в окно кареты. Алвин даже руки не протянул; он сидел, откинувшись назад, обхватив себя руками, с тем безучастным видом, какой случается от катастрофической усталости и такой же катастрофической безнадёги - и Эральду пришлось остановить карету и взять послание.
Подписанное канцлером, герцогом Дамьеном. Нижайшая просьба государю срочно прибыть в столицу, ибо столице угрожает опасность.
Роскошный титул: "Его королевскому величеству, прекрасному и всемилостивейшему государю Святой Земли" - но без имени.
– Кому-нибудь из вас, - хмыкнул Сэдрик, заглянув через плечо.
– Трус и подлец, - шепнул Алвин.
– Ошибёшься - вздёрнут вместе с тем, к кому обратился, не подумав...
– Неважно, - выдохнул Эральд, бросив письмо на сиденье.
– Вперёд, там посмотрим.