Моя жизнь хикикомори. Том 3: После перемен

И. Отшельник

— Вы полностью готовы, — отступила она на шаг, поклонившись.

В зеркале отражался молодой человек в идеальном костюме — точь актёр, готовый выйти на сцену. Вот только роль свою он не помнил.

Напряжение, неприятно сковавшее плечи, требовало выхода. И тогда я решил сделать то, что помогало в последние дни моей новой жизни — спрятаться за маской пошлого шутника.

— Харуно, — протянул я задумчиво, — кажется, я чувствую некоторое напряжение внизу.

Её глаза от такой неожиданности

расширились, на щеках появился лёгкий румянец, но, отдаю ей должное, быстро взяла себя в руки. Привыкает?

— Боюсь, господин, — её голос оставался удивительно ровным, — сейчас не самое подходящее время для… расслабления.

Я притворно вздохнул, глядя на неё с лёгким сожалением.

— Как тяжело быть наследником, — и покачал головой. — Всё сам, да сам.

После чего потянулся к ремню.

Харуно замерла, глаза округлились, а румянец на щеках стал ярче.

— Казума-сама… — начала она, но замолчала, не веря, что я действительно собираюсь сделать ЭТО прямо перед ней.

Судя по всему, её мысли улетели в НУЖНУЮ сторону, хе-хе. Мне же стоило титанических усилий, дабы сдержать улыбку.

Я просто ослабил ремень на одно деление и сделал глубокий вдох:

— Вот теперь гораздо лучше.

Лицо Харуно стало абсолютно нейтральным, но могу поклясться, она мысленно прокручивала список всех своих карьерных решений, которые привели её к этому моменту.

— Ну что, пойдём? — сказал я, направляясь к двери.

Когда выходил из комнаты, бросил взгляд на зеркало и заметил, как уголки губ дрогнули в ухмылке.

Вот это было весело. Интересно, сколько времени подобное будет продолжаться? Хороший вопрос.

…

Вечерний сад встретил нас прохладными объятиями. Фонари разливали мягкий свет, превращая дорожки в речушки из золота, а цветущие кусты — в молчаливых, но нарядных стражей. Всё было идеально. Слишком.

— Харуно, — произнёс я, не оборачиваясь, — ты веришь в чудеса?

Она выдержала паузу, и в этой заминке читалось больше, чем в любом ответе:

— В доме Кобаяси, Казума-сама, каждое чудо тщательно спланировано.

Я взглянул на неё. Как искренне прозвучали эти слова.

Мы подошли к просторной деревянной террасе, в центре сада. На столе из тёмного дерева, покрытом белоснежной льняной скатертью, стояли блюда, оформленные на уровне конкурсов по кулинарному искусству. Рядом мягко трепетали огоньки нескольких свечей, добавляя каплю уюта.

Каору стояла у стола, как призрак из прошлого, который я не мог вспомнить, даже после той партии в шахматы. В шёлковой юкате цвета лунного света она казалась воплощением традиционной красоты, что воспевали древние поэты.

— Добрый вечер, мама, — произнёс я, чувствуя, как странно

звучит это слово на губах.

Она повернулась, и на мгновение в её чёрных глазах промелькнуло что-то — боль? Тоска? Кто знает. Но тут же исчезло за идеальной маской светской дамы.

— Казума, — её голос прозвучал мягко, как шёлк её юкаты, но всё же отдавал чем-то холодным. — Ты выглядишь… лучше.

Пауза перед последним словом была почти незаметной, но я уловил её. Как уловил и то, как её взгляд на долю секунды задержался на моих практически невидимых синяках.

— Добрый вечер, Каору-сама, — поклонилась Харуно.

Мать кивнула ей и взглянула на меня, после чего указала на одну из подушек:

— Присаживайся.

— Ты прекрасно выглядишь, мама, — произнёс я, садясь за столик. — Хотя, полагаю, иначе и быть не может.

Её улыбка была подобна лунному свету — красивая, но холодная:

— Всё это для тебя, Казума. Как и ужин.

Я оглядел стол, свечи и сад, освещённый фонарями.

— Чувствую себя как минимум императором, — и усмехнулся.

Каору перевела взгляд на Харуно, и воздух между ними явно сгустился:

— Ты можешь быть свободна, — голос прямо, как бархат, но с интонацией, не предполагающей отказа. — Сегодня я сама позабочусь о своём сыне.

«О своём сыне» — эти слова отчего-то повисли в воздухе.

Я заметил, как Харуно на мгновение замерла, взгляд метнулся ко мне — быстрый, почти незаметный жест, но полный молчаливого беспокойства.

— Вы уверены, Каору-сама? — в её голосе прозвучала нота, которую я научился распознавать — предчувствие чего-то важного.

— Абсолютно, — ответила мама с той же мягкой непреклонностью. — У каждого должно быть время отдохнуть.

Харуно поклонилась, и в этом движении читалась целая тонна несказанных слов. Когда выпрямилась, её лицо приняло безупречную маску, но я успел заметить то самое беспокойство в её глазах.

— Желаю вам приятного вечера, — сказала она, прежде чем направиться к выходу из сада.

«Странно, — подумал я, глядя ей вслед, — почему её уход ощущается как начало чего-то неотвратимого? Того, что обязательно должно произойти.»

Проводив Харуно взглядом, я повернулся к матери:

— Уверена, что справишься без армии помощников? — да, лёгкая насмешка, но за ней скрывался совсем другой вопрос.

Каору подняла голову, в глазах промелькнуло что-то похожее на боль: — Ты мой сын, Казума. Даже если ты этого не помнишь, я помню каждую минуту.

Эти произнесённые слова как-то странно повисли между нами, как тонкая нить, что вот-вот порвется.

— Тогда удиви меня, мама, — произнёс я, наблюдая, как она берёт чайник.