Моя жизнь
Шрифт:
Она не получила воспитания ни от своих родителей, ни от меня тогда, когда я
должен был этим заняться. Но она в значительной степени наделена качеством, которым обладает большинство жен индусов. Вот в чем оно заключается: вольно
или невольно, сознательно или бессознательно она считала себя счастливой, следуя по моим стопам, и никогда не препятствовала моему стремлению вести
воздержную жизнь. Поэтому, хотя разница в интеллекте у нас и велика, у меня
всегда было такое
XI. БЛИЗКОЕ ЗНАКОМСТВО С ЕВРОПЕЙЦАМИ
Дойдя до этой главы, я почувствовал необходимость рассказать читателю, как
я работаю над моей книгой.
Когда я начал писать ее, определенного плана у меня не было. У меня нет ни
дневника, ни документов, на основании которых можно было бы вести
повествование о моих опытах. Пишу я так, как меня направляет господь. Я не
могу знать точно, что бог направляет все мои сознательные мысли и действия.
Но, анализируя свои поступки, важные и незначительные, полагаю себя вправе
считать, что все они направлялись господом.
Я не видел его и не знаю. Я верю в бога, как верит весь мир, и поскольку
вера моя незыблема, считаю ее равноценной опыту. Однако определение веры как
опыта означает измену истине, и поэтому, пожалуй, правильнее сказать, что у
меня нет подходящего слова, чтобы определить свою веру в бога.
Теперь, по-видимому, несколько легче понять, почему я считаю, что пишу эту
книгу так, как внушает мне бог. Приступив к предыдущей главе, я озаглавил ее
сначала так же, как эту, но в процессе работы понял, что, прежде чем
рассказывать о своем опыте, приобретенном в результате общения с
европейцами, необходимо написать нечто вроде предисловия. И я изменил
название главы.
А теперь, начав эту главу, я столкнулся с новой проблемой. О чем следует
упомянуть и что опустить, говоря о друзьях-англичанах? Если не писать о
событиях, необходимых для рассказа, пострадает истина. А сразу решить, какие
факты необходимы для рассказа, трудно, поскольку я не уверен даже в
уместности написания этой книги.
Сейчас я более ясно сознаю, почему обычно автобиографии неравноценны
истории (когда-то давно я читал об этом). Я сознательно не рассказываю в
этой книге обо всем, что помню. Кто может сказать, о чем надо рассказать и о
чем следует умолчать в интересах истины? Какую ценность для суда представили
бы мои недостаточные, ex parte (*) показания о событиях моей жизни? Любой
дилетант, подвергший меня перекрестному допросу, вероятно, смог бы пролить
гораздо больше света на уже описанные мною события, а если бы допросом
занялся враждебный мне
выявил бы "беспочвенность многих моих притязаний".
(* Односторонний, предубежденный (латин.). *)
Поэтому в данный момент я раздумываю, не следует ли прекратить дальнейшую
работу над этой книгой. Но до тех пор, пока внутренний голос не запретит
мне, я буду писать. Я следую мудрому правилу: однажды начатое дело нельзя
бросить, если только оно не окажется нравственно вредным.
Я пишу автобиографию не для того, чтобы доставить удовольствие критикам.
Сама работа над ней - это тоже поиски истины. Одна из целей этой
автобиографии, конечно, состоит в том, чтобы ободрить моих товарищей по
работе и дать им пищу для размышлений. Я начал писать эту книгу по их
настоянию. Ее бы не было, если бы не Джерамдас и Свами Ананд. Поэтому, если
я неправ, что пишу автобиографию, пусть они разделят со мной мою вину.
Однако вернемся к теме, указанной в заглавии. В Дурбане у меня в доме на
правах члена семьи жили не только индийцы, но и друзья-англичане. Не всем
нравилось это. Но я настаивал, чтобы они жили у меня. Далеко не всегда я
поступал мудро. Мне пришлось пережить тяжелые испытания, но они были связаны
и с индийцами, и с европейцами. И я не жалею о том, что пережил их. Несмотря
на это, а также на неудобства и беспокойство, которые я часто причинял
друзьям, я не изменил своего поведения, и все же между нами сохранились
дружеские отношения. Когда же мои знакомства с пришельцами становились в
тягость моим друзьям, я не колеблясь порицал их. Я считал, что верующему
надлежит видеть в других того же бога, какого он видит в себе, и что он
должен уметь жить, относясь терпимо к людям. А способность к терпимости
можно выработать, когда ты не избегаешь таких знакомств, а идешь им
навстречу, проникнувшись духом служения и вместе с тем не поддаваясь их
воздействию.
Поэтому, несмотря на то, что мой дом к началу бурской войны был полон
людей, я принял двух англичан, приехавших из Иоганнесбурга. Оба были
теософами. С одним из них - м-ром Еитчином - вам представится случай
познакомиться ниже. Их пребывание в моем доме часто стоило жене горьких
слез. К сожалению, на ее долю по моей вине выпало немало таких испытаний.
Это был первый случай, когда друзья-англичане жили у меня в доме на правах
членов семьи. Во время пребывания в Англии я часто жил в семьях англичан, но
там я приспосабливался к их образу жизни, и это было похоже на жизнь в