Моя жизнь
Шрифт:
флота и искал убежища под охраной его оружия, т. е. непосредственно
участвовал в его возможных насильственных действиях. Поэтому, если я желал
сохранить связи с империей и жить под ее покровительством, мне предстояло
вступить на один из трех путей: я мог открыто объявить о своем сопротивлении
войне и в соответствии с законом сатьяграхи бойкотировать Британскую империю
до тех пор, пока она не изменит своей военной политики; я мог добиться для
себя тюремного
империи, которые того заслуживали; наконец, я мог принять участие в войне и
тем самым приобрести силу и способность сопротивляться военному насилию. Мне
недоставало этой силы и способности, и я думал, что единственное средство
приобрести их - поступить на военную службу.
Я не делал никакого различия, с точки зрения ахимсы, между воюющей и
невоюющей стороной. Тот, кто добровольно пошел на службу в шайку разбойников
возчиком или сторожем, чтобы охранять их добро, когда они идут на промысел, или же сделался их сиделкой, чтобы ухаживать за ними, когда они ранены, в
той же мере виновен в разбое, как и сами разбойники. Совершенно так же тот, кто ограничивается уходом за раненными в бою, также не может уйти от
ответственности за войну.
Я тщательно продумал все это еще до получения телеграммы от Полака, а
получив ее, обсудил этот вопрос с некоторыми друзьями и пришел к выводу, что
мой долг предложить себя для службы на войне. Даже теперь я не вижу ни
единого слабого места в моей аргументации и нисколько не раскаиваюсь в своем
поступке, придерживаясь, как и тогда, мнения о желательности связи с
Британской империей.
Я знаю, что и тогда не был в состоянии убедить всех друзей в правильности
занятой мною позиции. Дело это весьма деликатное. Оно допускает различия в
мнениях, а потому я с возможно большей ясностью представил свои доводы на
обсуждение тех, кто верил в ахимсу и серьезно стремился осуществлять этот
принцип во всех случаях жизни. Приверженец истины не должен ничего делать
лишь в соответствии с условностями. В любой момент он должен быть готов к
тому, чтобы исправиться, и всякий раз, обнаружив, что ошибся, должен во что
бы то ни стало признать свою ошибку и искупить ее.
XL. САТЬЯГРАХА В МИНИАТЮРЕ
Хотя я и решил из чувства долга принять участие в войне, мне не пришлось
участвовать в ней непосредственно. Более того, я вынужден был и в эту
критическую минуту прибегнуть к сатьяграхе, так сказать, в миниатюре.
Я уже говорил, что, как только наши фамилии были включены в списки, для
руководства нашей военной подготовкой был назначен офицер. У нас сложилось
мнение,
остальном во главе отряда буду я, и я буду нести непосредственную
ответственность за его внутреннюю дисциплину. Иными словами, командир может
отдавать распоряжения по отряду только через меня. Но офицер сразу же
рассеял наши иллюзии.
М-р Сорабджи Ададжаниа был человеком проницательным. Он сразу же
предупредил меня.
– Остерегайтесь этого человека, - сказал он, - он, по-видимому, собирается
нами командовать. Мы не станем его слушаться. Мы готовы принять его только
как инструктора. Но и юноши, назначенные им для нашего обучения, также
считают, будто они здесь затем, чтобы распоряжаться нами.
Юноши, присланные обучать нас, были студентами из Оксфорда. Офицер
назначил их капралами.
Я тоже обратил внимание на своеволие офицера, но просил Сорабджи не
волноваться, и постарался успокоить его. Но убедить его было не так-то
просто. Он с улыбкой возразил мне:
– Вы слишком доверчивы. Эти люди обманут вас, а когда вы раскусите их, то
будете убеждать нас прибегнуть к сатьяграхе, и на нас навлечете несчастье и
сами попадете в беду.
– Что еще, кроме горя, может вас ожидать, если вы соединили свою судьбу с
моею?
– ответил я.
– Сатьяграх рожден, чтобы быть обманутым. Пусть офицер
обманывает нас. Разве я не повторял десятки раз, что обманщик в конце концов
обманывает самого себя?
Сорабджи рассмеялся.
– Хорошо, - сказал он, - продолжайте обманываться. Вы когда-нибудь найдете
смерть на путях сатьяграхи и увлечете вместе с собою несчастных смертных
вроде меня.
Эти слова напомнили мне о том, что писала мне покойная ныне мисс Эмили
Гобхаус относительно несотрудничества: "Я не удивлюсь, если наступит день, когда ваша борьба за истину приведет вас на виселицу. Да укажет вам господь
правильный путь и да защитит вас!"
Разговор с Сорабджи произошел сразу же после назначения офицера. Через
несколько дней наши отношения с ним достигли критической точки. Когда я стал
принимать участие в строевой подготовке, мои силы после двухнедельного поста
едва начали восстанавливаться, а до места занятий приходилось идти около
двух миль. Я заболел плевритом и почувствовал, что очень ослаб. В таком
состоянии мне предстояло провести еще два дня в лагере. Все наши люди
остались там, я же вернулся домой. Тут мне и представилась возможность
прибегнуть к сатьяграхе.