Моя жизнь
Шрифт:
доселе события. Дом и двор Горакхбабу были наводнены народом. К счастью, я
ночью закончил все свои дела и мог разговаривать с людьми. Мои соратники
оказали мне в этом большую услугу. Они руководили толпой, которая следовала
за мною буквально по пятам.
Между должностными лицами - коллектором, судьей, начальником полиции - и
мной установилось нечто вроде дружественных отношений. Я мог на законном
основании протестовать против предъявленных мне требований. Вместо этого
принял должностных лиц и отнесся к ним вполне корректно. Они видели, что я
совершенно не собираюсь оскорблять их лично, а хочу только оказать
гражданское неповиновение их приказаниям. Поэтому они почувствовали
облегчение и, вместо того, чтобы чинить мне препятствия, стали нам помогать
поддерживать порядок. Однако присутствие толп людей наглядно показывало
чиновникам, что власть их поколеблена. На какой-то момент народ утратил
всякий страх перед возможным наказанием и покорялся только силе любви, которую проявлял по отношению к ним их новый друг.
Нужно отметить, что в Чампаране меня никто не знал. Крестьяне были
поголовно неграмотны. Чампаран, расположенный к северу от Ганга, у подножия
Гималаев, близ Непала, отрезан от остальной Индии. О Конгрессе в этих местах
мало кто имел хоть малейшее представление. Даже те, кто слышал о Конгрессе, боялись не только участвовать в работе Конгресса, но даже говорить о нем. А
теперь Конгресс и его члены ступили на их землю, хотя и не от имени
Конгресса, но зато с гораздо более реальными задачами.
Посоветовавшись со своими товарищами, я решил ничего не предпринимать от
имени Конгресса. Нам нужна была работа, а не название, существо дела, а не
видимость. Само же слово "Конгресс" было bete noire (*) для правительства и
поддерживавших его плантаторов. Для них Конгресс был синонимом адвокатских
пререканий, юридических уловок для нарушения закона, синонимом взрывов бомб
и преступлений анархистов, лицемерия и хитрости. Нам нужно было рассеять эти
ложные представления. Поэтому мы решили не упоминать вообще о Конгрессе и не
знакомить крестьян с организацией под названием "Конгресс". Вполне
достаточно, думали мы, если они осознают смысл существования Конгресса, они
последуют его духу, а не букве.
(* Пугало, жупел, нечто ненавистное (франц.). *)
Поэтому ни открыто, ни тайно мы не посылали эмиссаров от имени Конгресса, которые подготовили бы почву для нас. Один Раджкумар Шукла не мог снестись с
тысячами крестьян. Никакой политической работы среди них не велось. Они
понятия не имели, что происходило вне Чампарана, и все же приняли меня, как
старого друга. Не будет преувеличением сказать, что при этой встрече с
крестьянами я встретился лицом к лицу
Рассматривая мое звание "махатма" в этом смысле, я вижу в нем только мою
любовь к людям. А это в свою очередь не что иное, как выражение моей
непоколебимой веры в ахимсу.
Этот день в Чампаране - незабываемое событие в моей жизни. Он стал
памятным и для крестьян и для меня.
По закону суду подлежал я, но на деле под судом оказалось правительство. В
сети, уготованные для меня, комиссару округа удалось поймать только
правительство.
XV. ДЕЛО ПРЕКРАЩЕНО
Суд начался. Государственный защитник, судья и остальные члены суда сидели
как на иголках. Они были в замешательстве и не знали, что делать.
Государственный защитник упрашивал судью отложить дело. Но я вмешался и
попросил судью дела не откладывать, так как я признаю себя виновным в
неподчинении приказу покинуть Чампаран. Я зачитал свое короткое заявление:
"С разрешения суда хочу сделать это краткое заявление, чтобы объяснить, почему я решился на такой серьезный шаг, как явное неподчинение предписанию, караемое по статье 144 уголовного кодекса. По моему скромному мнению, вопрос
заключается в расхождении моих взглядов со взглядами местной администрации.
Я приехал сюда с намерением служить человечеству и нации. Я поступил так в
ответ на настоятельную просьбу приехать и помочь крестьянам, которые
жалуются, что хозяева плантаций индиго плохо обращаются с ними. Я не мог
оказать никакой реальной помощи, не изучив данного вопроса. Поэтому я и
приехал, полагая, что смогу рассчитывать в этом деле на содействие властей и
плантаторов. Других мотивов у меня не было, и не думаю, чтобы мой приезд мог
в какой-то степени нарушить общественный порядок и повести к убийствам. У
меня есть в этом отношении значительный опыт. Но власти рассудили иначе. Я
вполне понимаю их затруднительное положение и признаю, что они могли
действовать только на основании полученной ими информации. Моим первым
порывом как уважающего законы гражданина было повиноваться сделанному мне
предписанию. Но я не мог этого сделать, не совершив насилия над своим
чувством долга по отношению к тем, ради кого я сюда приехал. Я чувствую, что
могу служить им, только оставаясь среди них. Поэтому добровольно уехать я не
могу. Попав в столь затруднительное положение, я решил возложить всю
ответственность за свой отъезд на правительство. Я вполне сознаю, что
человек, занимающий в общественной жизни Индии положение, подобное моему, должен во всем служить примером остальным. Мое твердое убеждение заключается