Мозаика. Невыдуманные истории о времени и о себе
Шрифт:
Но мои злоключения на этом не закончились. Через несколько дней зовет к себе Кузнецов:
– Вернулся из Москвы Виталий Иванович и устроил мне взбучку: «Ты кого поселил в вип-купе? Каких-то свиней! Напились! В купе ведь есть свой туалет, так они не разобрались, оккупировали оба общих, создали очередь и изгадили там все до неузнаваемости. Нужно разобраться, кто их напоил до такого скотского состояния, и научить, как впредь себя вести. И больше никогда не отдавай вип-купе иностранцам». А теперь давай, объяснись.
Я понял, что спасти меня может лишь беспардонное вранье:
– Яков Дмитриевич, помилуйте, тут какая-то ошибка. Откуда могут
– Ну, хорошо, разбирайся, только, пожалуйста, не задерживай, после расскажешь.
Пошел «разбираться», а точнее, готовить почву.
Первым делом заскочил в «Славянский» и поговорил с официанткой. Та при мне уничтожила копию сохранившегося счета, включавшего в себя несколько бутылок водки, и написала новый, в котором скромно значились две бутылки коньяка. Затем позвонил в Подольск Володе (хорошо, что телефон записал!). Володя рассказал, чем закончилась история.
А закончилась она довольно неприглядно. Выпитый на посошок спирт оказал на германские желудки разрушительное воздействие, и как только поезд тронулся, их стало укачивать, у гостей стали проявляться все признаки морской болезни. Они бросились к общим туалетам (не разобравшись с наличием персональных), заперлись в них и долго не появлялись, создав очередь из пассажиров, желающих совершить обычные ритуальные действия перед сном. После вмешательства проводницы измученные и бледные страдальцы освободили помещения, в которых пришлось немедленно проводить внеочередную уборку из-за их антисанитарного состояния.
Утром гости одевались, когда поезд уже стоял на перроне московского вокзала, и покинули вагон под осуждающими взглядами проводницы, даже не попив чаю. По словам Володи, несмотря на «крайне деформированные морды», поездкой они остались очень довольны,
Разумеется, все это я не стал рассказывать Кузнецову. Сказал только, что очевидец событий находится в дальней командировке и возвратится не скоро. Инцидент потихоньку сам собой забылся, но еще долго, пользуясь вагоном СВ, я замечал, что вип-купе никто не занимает.
И еще отметил для себя в некоторой степени «радостную составляющую» произошедшего. Дело в том, что иностранцы иногда очень нелицеприятно говорят о русских: и некультурные, и грубияны, и даже свиньи. К сожалению, для подобных эпитетов у них нередко имеются основания (если при этом не делается обобщений на всех россиян).
В случае с гостями из «Крафтверкюниона» есть повод немного позлорадствовать и переадресовать нелицеприятную характеристику русских: представители европейской нации, вполне справедливо претендующей на ведущие позиции в культуре публичного поведения, «потеряли лицо», а русские в тех же условиях были на достойном уровне.
Глава 62. Конец Госплана
В Госплане СССР я проработал до момента его упразднения - до июля 1991 года, но фактически еще 9 лет возглавлял отраслевые машиностроительные подразделения во всех его правопреемниках: Минэкономики СССР и Минэкономики России, соответственно занимая должности начальника сводного отдела экономики машиностроения, начальника Главного управления
Территориально Госплан размещался в здании на проспекте Маркса против гостиницы «Москва» (в 1993 году улице вернули ее историческое название «Охотный ряд»). Правопреемника Госплана, Минэкономики России, переместили вначале на Новый Арбат, а затем на площадь Маяковского (ныне Триумфальная площадь) и на Миусскую площадь, где были размещены соответственно функциональные и отраслевые отделы или департаменты.
Кадровый состав Госплана СССР всегда отличался стабильностью. «Текучесть» если и была, то минимальная, и если сотрудники увольнялись, то, как правило, или на пенсию, или в связи с переводом на другое место работы (на повышение). Положение изменилось, когда на пенсию ушел (точнее – его «ушли») Николай Константинович Байбаков, бессменно возглавлявший Комитет более 30 лет.
После этого в Госплане начали осуществляться структурные преобразования, сопровождавшиеся перманентной чехардой в руководстве: Талызин, Маслюков, Щербаков, Сабуров, Гайдар, Лобов, Нечаев, Ясин, Уринсон, Шаповальянц, Дондуков – и это, по-моему, не совсем полный перечень руководителей некогда ведущего экономического органа нашей страны (наверняка я мог кого-то и пропустить) за «микроскопический» в масштабах государства отрезок времени – с 1985 по 2000 год.
Просто каким-то очередным чудом можно объяснить тот факт, что в этой чехарде мне удавалось так долго удерживаться на плаву без каких-либо протекций, интриг или закулисной борьбы с конкурентами. Каждый новый руководитель ведомства, как правило, приглашал к себе каждого из действующих начальников отделов и проводил с ними собеседование. Иногда это был формальный шаг, но случалось, что беседа проходила довольно долго и подробно.
Расскажу об одной такой беседе, которую проводил со мной один из самых молодых российских министров Андрей Николаевич Нечаев, кроме того, как мне кажется, самый толковый, энергичный и симпатичный во всех отношениях человек и специалист. К сожалению, он очень быстро и незаслуженно сошел с федеральной "сцены" (поговаривали, что он «гавкнул» там, где надо было «лизнуть»).
Нечаев неожиданно озадачил меня вопросом:
– А правда ли, что у Вас в кабинете до настоящего времени висит портрет Ленина?
– Да, висит. Во-первых, он висит там, где много лет висел до меня. Во-вторых, я еще пока для себя не определился, кто из современных личностей мог бы заменить Ленина на этом его "посту". И в-третьих, Ленин долгое время был символом нашей идеологии, кумиром масс, и негоже будет пытаться так резко выбрасывать его из общественного сознания.
Я состоял в партии почти 25 лет и нисколько этого не стесняюсь, а даже горжусь: я работал как "проклятый" на благо отечества, три срока подряд, до отъезда в Москву, избирался членом областного комитета партии, занимался там не идеологической пропагандой, а развитием промышленности (организация областных технических конференций, выставок и т.п.). И хотя я в партию попал не ради карьеры и не по идеологическим соображениям, а почти случайно, у меня нет серьезных оснований резко от нее отмежевываться.