Мозаика. Невыдуманные истории о времени и о себе
Шрифт:
Немецкое командование сразу по приходу приказало населению немедленно сдать все "награбленное" - пришлось какую-то (небольшую) часть вернуть, а остальное спрятать. В последней акции я сыграл важнейшую роль: продукты было решено спрятать под домом, в невысоком пространстве между полом и землей, в которое могли пролезть лишь кошки, мелкие собаки и я. В эту щель я затащил все наши припасы, а потом тайно от посторонних глаз доставал, выступая в роли кормильца. Эти припасы нас выручали практически до конца оккупации.
С первых дней прихода немцев к нам в дом вселился младший офицер. Ежедневно, взяв с собою большой кожаный портфель, с торжественным
– Вег!".
Тетка метнулась к этажерке, схватила крамольную книжку и пулей выскочила за дверь. Потом Ганс спросил, как меня зовут, сколько мне лет, показывал фотографии своих уже взрослых детей (все в военной форме). Гансу жилье понравилось, больше он об инциденте с Лениным не вспоминал.
Я хорошо запомнил Ганса по тому, как я учил его кушать арбузы. Наступил август, арбузная пора. Мы всей семьей сидели за столом во дворе и ели арбуз. Приходит Ганс, подсел. Скорее всего, он просто "валял дурака", но представлял дело так, что не может отделять семечки во время еды и вынужден их глотать. Попросил меня показать, как надо правильно кушать арбуз. Я терпеливо объяснял: как кусать, как семечки отделять во рту, как их выплевывать, как потом проглатывать мякоть. Но "учеба" не шла Гансу впрок: он делал вид, что очень старался, но в последний момент делал неправильное движения и все проглатывал целиком. Помню, все хохотали, а громче всех гоготал Ганс.
В свободное от службы время Ганс учил меня немецкому языку. К нему часто приходили гости: наверное, кроме всего прочего, он был душой компании. Гости, однако, собирались не в его комнате, а набивались в одной из наших (очевидно, из-за наличия печи), рассаживались, о чем-то говорили. Много "ржали". Я до сих пор помню, как на каждый стук нового гостя бойко кричал: "Вер клёпт да? (Кто стучит там?), и на вопрос "Дарф ман хинай? (Можно войти?) открывал дверь и произносил: "Битте шён".
Запомнился мне комичный эпизод: в нашей комнате собралось вокруг печи с десяток солдат. В разгар их оживленной беседы после моего «Битте шён» в комнату втиснулся еще один, огромный и неуклюжий, которому сидеть было негде. Затем общими усилиями место все-таки нашлось, правда, неудобное – на маленькой детской скамеечке рядом с умывальником.
Что из себя представлял тогда простейший умывальник? Это был, в принципе, стул, на спинке которого висел обычный рукомойник, а на сиденье под ним ставился помойный таз, который требовалось периодически выносить, чтобы выплеснуть скопившееся в нем помои (тому, кто интересуется подробностями, рекомендую посмотреть иллюстрации к «Мойдодыру»).
Гость тщательно установил скамеечку рядом с умывальником и потом плюхнулся на нее с нескрываемым наслаждением, демонстрируя, какой он сегодня уставший. Тут-то и случился с ним конфуз: неуклюже садясь на низкую скамеечку, он зацепил одеждой за край таза, который к этому времени был достаточно наполненным, и опрокинул его целиком себе на спину. Прошло уже почти 70 лет, а я хорошо помню, какая поднялась дикая «ржачка» среди собравшихся. Они долго не могли успокоиться и потом нередко со смехом вспоминали произошедшее.
Помню,
Остается лишь удивляться, как крепка детская память!
В целом Ганс не производил впечатление фашиста-злодея. Более того, он однажды разоткровенничался с тетей Таей и рассказал, что он антифашист. А особенно он расположил к себе всех присутствующих после следующего инцидента.
Рядом с домом, в котором мы жили, стоял небольшой "жактовский" (принадлежащий государству) дом, где проживали несколько семей, и в том числе старенький шорник Моисей Иванович со своей женой Дорой, очень тихой женщиной, старавшейся никогда не появляться на людях. Моисей Иванович занимался на дому своим нехитрым ремеслом (он изготавливал и ремонтировал предметы конской сбруи и упряжи, а из обрезков сыромятной кожи делал и дарил ребятне отличные кнутики, которыми можно было громко щелкать). Иногда Моисей Иванович заходил к нам во двор поболтать со взрослыми (в противоположность своей жене он был весьма общительным).
На этот раз Моисей Иванович пришел со слезами на глазах, держа в руке листок бумаги. Листком оказалось объявление, в котором всем евреям предписывалось в назначенное время явиться на сборный пункт, имея при себе все самое ценное и необходимое. Что это означало, все уже хорошо знали.
В этот момент вернулся со службы Ганс. Он сразу же оценил ситуацию: "Зи зинд ю-у-де? Не ходи! Сиди дома и не разговаривай с немцами по-немецки: у тебя есть небольшой еврейский акцент. Если соседи тебя не выдадут, все обойдется".
Моисей Иванович послушался, никуда не пошел, благополучно пережил оккупацию (благо, она была непродолжительной – около полугода) и потом еще долго дарил кнутики нашей уличной братии.
В январе 43-го года в город пришли немецкие части, изрядно потрепанные под Сталинградом. Грязные, вшивые, злые и голодные, перебили всех кур, сожрали все, что только было можно, а потом внезапно снялись и без боя ушли в сторону Ростова. Ушел со всеми и Ганс. Оккупация закончилась.
Правильно говорят, что земля тесная. Много лет спустя, уже работая на заводе, я упомянул в разговоре с главным механиком Косиловым Михаилом Семеновичем о своей родине, Георгиевске. Тот живо откликнулся: "Так я же ведь там воевал!" Рассказал о боях под Моздоком, в районе Эльхотово, в Приэльбрусье. Потом вдруг вспомнил, что когда они без боя проходили через Георгиевск и шли, не задерживаясь, на Минеральные Воды, его поразило обилие похоронных процессий на улицах города - сотни, а может, тысячи гробов. Почему?
Действительно, такое событие имело место. Немцы из города отступили очень скоропалительно, наши сразу не появились, опять три дня было безвластие, опять "грабиловка". После аккуратных немцев тащить, как я понимаю, было почти нечего, особенно в части продуктов, но все-таки…
Олег, например, подобрал где-то одноствольное охотничье ружье, перенесшее пожар, отчистил его, искусно изготовил сгоревшие деревянные части, достал патроны и собирался охотиться на зайцев и дудаков (так в наших краях называли степных дроф, когда они еще тут водились), но стрелять не смог, так как у ружья после пожара вышла из строя ответственная пружина, обеспечивающая надежность скрепления ствола с колодкой.