Мозаика. Невыдуманные истории о времени и о себе
Шрифт:
И покатилось, сначала потихоньку, потом сильней. Ада мне написала (я уже работал в Воронеже) о своей беде, но что я мог? Дать совет? Я посоветовал терпеть, а станет невтерпеж – уезжать, я помогу собраться и переехать.
Ада терпела, а положение ухудшалось: из начальников Виктора погнали, пьянки перешли в белую горячку, лечиться не получалось. В разгар зимы 1962 года получаю телеграмму: «срочно приезжай, решила перебираться в Георгиевск, нужна твоя помощь, Ада». Я поехал в Ульяновск. Приехал рано утром, затемно пришел к ним домой, звоню, стучу. Наконец дверь открывает
Когда рассвело, появилась Ада. Она действительно перебралась к соседям – дома жить стало небезопасно: Виктор в очередной раз допился до «чертиков» и устроил представление. Среди ночи разбудил Аду и Колю и объявил о своем решении их уничтожить – выжечь каленым железом! Вот таким образом! При этом он взял раскаленную кочергу (в доме у них было печное отопление углем) и стал ее прикладывать к своему телу, демонстрируя, как это будет происходить (отсюда и появилась «тигровая окраска»).
Дым, вонь горелого мяса, бессвязная речь и совершенно безумные глаза недавно родного человека – это было трудно себе представить. Ада, схватив в охапку Колю и улучив удобный момент, выскочила за дверь и бросилась к соседям.
Вызвали милицию – Виктор сразу присмирел. Приехала «Скорая», врачи сделали укол и уехали: «Ничего страшного. Дело житейское - помирятся!».
Я пробовал разговорить Виктора – не получилось. Он только сосредоточенно молчал и предлагал выпить за старые добрые времена. Я понял, что это конец, Ада тоже стояла на непримиримых позициях, мы быстро собрались, отправили багаж в Георгиевск и уехали в Москву. А дальше я отправил Аду с Колей самолетом в Минводы, а сам в тот же вечер уехал в уже ставший для меня родным город Воронеж.
Фармацевту найти работу в Георгиевске было крайне сложно: выпускницы общеобразовательных школ традиционно поступали в Пятигорский фармацевтический институт (рядом!), а после окончания учебы всеми правдами и неправдами стремились возвратиться домой, порождая безработицу среди людей с высшим аптекарским образованием – устроиться на работу в аптеку даже уборщицей было невозможно.
Ада безуспешно помыкалась с год и не знала, что делать. Я набрался смелости (или наглости) и пошел на прием к заведующей аптечным управлением Воронежской области.
Роза Григорьевна (так, кажется, ее звали, а фамилию уже не помню), большой души и приятный во всех отношениях человек, выслушала меня очень внимательно. Я рассказал все об Аде: об институте, о работе в Кишиневе и Ульяновске, о муже-пьянице, о сыне, о наших родителях, о трудностях в поисках работы. РГ сказала, что такие кадры для Воронежа нужны, работа есть, с жильем она постарается помочь, пусть Ада приезжает.
Ада приехала, и РГ все решила блестяще: назначила Аду инспектором (решила, видно, присмотреться), поселила в комнату в ведомственной коммуналке в центре города на Средне-Московской, где жила такая же «инспекторша», через несколько месяцев доверила Аде руководство аптекой, а еще через
С жильем тоже сложилось все благополучно: сперва была переселена соседка. Ада стала полновластной хозяйкой комнаты и смогла забрать к себе Колю. Затем в этом же доме освободилась крошечная двухкомнатная квартира, и Ада переселилась в нее, а потом дом попал под снос, и Аде предложили переехать в новостройку на улицу Лизюкова в Северном районе.
Историю с переселением следовало бы рассказать подробнее, чтобы проиллюстрировать, как иногда решались житейские проблемы в условиях нашего коррумпированного общества.
Законодательство в то время предписывало предоставлять жильцам в случае переселения изолированную квартиру с определенным метражом на каждого члена семьи и с учетом пола переселенцев. Каким образом следовало учитывать пол, сказано не было, и отсюда возникла коллизия: Ада хотела получить двухкомнатную квартиру (жильцы, мол, противоположного пола, да и переселяются из двух комнат), а чиновники предлагали однокомнатную квартиру, аргументируя тем, что учитывать пол следует лишь в многодетных семьях. Возник конфликт, который продолжался не один месяц. Ни одна из сторон не уступала другой, и ситуация подошла к тому, что власти вот-вот должны были прибегнуть к принудительному выселению (дом уже начали рушить). Ада была в панике, я тоже не соображал, что следует делать.
В то время я был уже главным инженером завода и волей-неволей «оброс» кое-какими знакомствами. Меня вдруг осенило: в Центральном районе первым секретарем райкома партии работает мой старый знакомый, которому я помог в какой-то житейской мелочи. Пришел к нему, рассказал о проблеме. Попросил помочь. Тот нажал на кнопку (райисполком находился в том же здании, что и райком партии):
На Средне-Московской сносят дом, а одна из
жиличек упирается и не хочет переселяться. Ты в курсе?
Как не в курсе? На память помню - Цыгичко! У нас уже целое дело на нее. Она…
Бери это дело и бегом ко мне!
Принесли дело, «сам» пролистал, закрыл, спокойно говорит:
– Завтра выдай для Цыгичко и ее сына ордер на двухкомнатную изолированную квартиру на Лизюкова. Вечером доложи исполнение.
Считайте вопрос решенным. Вечером можно не беспокоить?
Хорошо. Ступай.
Вечером на следующий день звонит мне Ада:
Представляешь, сегодня утром опять приглашают
в райисполком, думала – опять тромбовать начнут, а мне вручили ордер на «двушку». Я глазам своим не поверила! Видишь, что значит женская настойчивость!
Не стал я ее переубеждать и потом никаких подробностей никому не рассказывал, принято было так: сделано – забудь. Держи язык за зубами и всегда помни, что партия – наш рулевой, а личная связь с ней имеет важное значение!
В подтверждение этого тезиса хотелось бы рассказать еще об одном инциденте со мной, в котором партия спасла меня от неминуемого материального разорения.