Мозаика. Невыдуманные истории о времени и о себе
Шрифт:
Похоронили маму на новом кладбище, которое находится на выезде из города по направлению на Минеральные воды. Пришло много ее друзей, знакомых, в городе ее многие знали и любили. Прилетели Ада и Алла, а в последний момент, когда процессия уже шла на кладбище, появился Юра Крулик.
В сентябре я взял отпуск и приехал к отцу. На нем явно проглядывалась, как говорится, печать тяжелой утраты: он вдруг стал сгорбленный, осунувшийся, постоянно печальный. Он все время что-то делал – копался в саду, мастерил новую теплицу, перекладывал водопровод, но чувствовалось, что жить ему было очень скучно.
Я предложил ему переехать жить в Воронеж, на что
Надо объяснить, кто такой Рафка. Когда отцу исполнилось 60 лет, я подарил ему чистопородного щенка породы боксер, фотография матери которого, по заверению хозяина, была помещена на титульной странице какой-то собачьей энциклопедии. Щенка звали Раф (производное от имен его родителей, Рекса и Фанни). Раф вначале отцу очень не понравился: кривоногий, слюнявый, морда нахальная и вообще только двор позорит.
А маме пес понравился сразу и очень. Она даже начала учить его по книжке и кое-чему обучила: например, она клала кусочек сахара или колбаски и говорила: «Раф, нельзя!», и Раф мог сидеть перед лакомством и только пускать слюну и облизываться. А когда поступала команда: «Раф, возьми!», он как-то экзотично взмахивал своим громадным языком, и яство тотчас исчезало в его огромной пасти.
Однажды во время демонстрации гостям такого умения про Рафа забыли. Прошел час, а может, и больше, и кто-то обратил внимание: лежит на полу сахар, а рядом на него уставился Раф своими печальными глазами. Последовала извиняющаяся фраза: «Рафочка, милый, возьми!». Раф молниеносно слизнул сахар, а сам демонстративно ушел с явно обиженной мордой (похоже, не захотел больше общаться).
Наши девчонки, Ветта и Ирина, были без ума от Рафа: они играли с ним, тискали, тормошили. Особенно доставалось ему от Ирины, которой к этому времени исполнилось три года: она любила с ним возиться «на грани фола» - засовывала ему пальцы в нос, таскала за остатки обрезанных ушей, но Раф только безобидно фыркал и никогда не показывал ни малейшего неудовольствия.
Когда Раф подрос, отец его тоже полюбил и разговаривал с ним, как со взрослым человеком, уверяя, что пес все понимает. Я скептически относился к таким его уверениям, но в чем-то отец оказался прав. Однажды я наблюдал такую картину: перед телевизором сидел отец в ожидании последних известий, в другом кресле развалился Раф, вытянув лапы в разные стороны. По телевизору показывали «Ну, погоди!» (мультик только недавно появился на экране). Раф совершенно спокойно смотрел на действие, положив голову на спинку кресла, но когда на экране началась традиционная погоня, он вскочил на ноги и стал неистово облаивать волка. Успокоился он, когда погоня закончилась, улегся, но еще долго ворчал. Отец восхищенно восклицал: «Видишь, он все понимает и соображает!».
А еще Рафка всех поразил, когда хоронили отца: он ходил все время как пришибленный, молча заглядывал всем в глаза. А когда гроб вынесли со двора и все ушли, а его оставили одного, Раф встал во весь рост, положил передние лапы на забор, не отрываясь, смотрел на гроб, и из глаз у него текли самые настоящие слезы. Вот и спорь после этого, все он понимал или не все.
В сентябре я приехал в отпуск, и мы с отцом ходили на кладбище, молча «давили» бутылку, что-то жевали. Неожиданно отец обратился ко мне с просьбой: «Через 2-3 месяца
Я, конечно, возмутился: «Батя, что это еще за глупости? Стыдился бы говорить такое! Тебе всего 63, а ты…». Вновь предложил переезжать в Воронеж, на что он прореагировал с некоторым раздражением: «Воронеж мы с тобой уже обсудили, и нечего к этому возвращаться! Ты должен меня понять: мамы уже нет, вы с Адой материально прочно стоите на ногах, и мне на этом свете делать нечего! Это нормальный естественный процесс, когда дети хоронят своих родителей, и в этом нет никакой трагедии. Трагедия бывает, если родителям приходится хоронить своих детей. Учти это твердо и обещай выполнить мою просьбу».
Я счел бесполезным спорить с такими «железными» аргументами и перевел разговор на другую тему.
А разговор этот оказался роковым: примерно через 4 месяца, находясь на работе, я вышел из кабинета, чтобы сходить в какой-то цех. Только успел немного отойти от заводоуправления, догоняет меня Шура, секретарь: «Звонили с Вашей родины, из Георгиевска. У Вас несчастье, умер отец!».
Вернулся к себе. Заказал Георгиевск, в ожидании разговора позвонил Аде (вдруг она что-то уже знает), та в слезы: Коля вчера полетел в Георгиевск, и что же там могло произойти? (Николай уже учился в Академии, сдал первую сессию и первые свои каникулы решил провести у деда, чтобы морально его поддержать).
Дозвонился, наконец, домой. Трубку взял Коля, из его рассказа толком я ничего не понял, но ясно стало, что отца, действительно, уже нет.
В тот же день я вылетел в Минводы и поздно вечером добрался до отчего дома. Николай рассказал, что сутки назад примерно в это же время он прибыл к деду. Тот его ждал, обрадовался, тискал, пытался поднять, восхищался, какой он стал большой. Поужинали, выпили «по капле» (я потом заканчивал лишь начатую ими 350-граммовую фляжку дагестанского коньяка) и улеглись спать.
Утром Николай поднялся часов в 11 и сразу обратил внимание, что дед спит, что было на него совершенно не похоже, причем спит очень тихо и строго в том положении, как засыпал. Прислушался, открыл одеяло, а дед уже холодный. Врачи потом сообщили: отказало сердце, на которое он никогда не жаловался.
Николай в городе никого не знал, к соседям обращаться за помощью было бесполезно, и он пошел в детский сад, заведующая которого была хорошо знакома с моими родителями. Та сообщила о случившемся в колхоз, позвонила мне на завод. Руководство колхоза организовало все очень быстро: оформление документов, подготовка могилы, погребение, прощание, поминки – все было сделано четко, без единого сбоя. Январь в том году был в Георгиевске бесснежным, и мрачным слякотным днем отца похоронили, как он и просил, рядом с мамой.
Встал вопрос памятника: в Георгиевске из родственников никого не оставалось, смотреть за могилой было некому, и потому пришлось выбирать конструкцию, требующую минимального ухода. Выслушал массу советов, но потом остановился на таком варианте: по периметру захоронения установлены 10 столбов из нержавеющих труб, закрытых чугунными крышками, между столбами протянуты массивные корабельные цепи, оставляющие свободный проход в середине. Все пространство между столбами заполнено сплошной железобетонной плитой толщиной примерно 300 миллиметров, покрытой декоративной половой плиткой. На этой плите установлены два надгробья из темно-серого мрамора с именами покоящихся и датами их жизни.