Можайский — 3: Саевич и другие
Шрифт:
«Нет ничего проще, — тут же ответил он. — У меня есть хорошая знакомая…»
Мы — все собравшиеся в моей гостиной — обменялись взглядами: Акулина Олимпиевна! Генеральская дочка! Чудовище в обличие прекрасного ангела!
«…подвизавшаяся на ниве сестры милосердия. Она работает в Обуховской больнице и, разумеется, имеет доступ к покойницкой. Полагаю…»
— Помилуйте, — перебил я барона, — вы же не хотите сказать, что мне разрешат проводить эксперименты в больничном морге?
«Вам, — барон многозначительно эдак выделил это «вам», — вряд ли. Но мне — вполне вероятно».
И добавил, глядя на меня без тени иронии или превосходства:
«Только не поймите неправильно. Я лично знаю и Александра
128
128 Нечаева, главного врача мужского отделения.
129
129 Троянова, помощника главного врача.
130
130 Моисеева, прозектора (патологоанатома).
И снова мы все обменялись взглядами: ну и ну! Вот это было чем-то новеньким: Кальберг оказывал содействие ведущим специалистам Обуховской больницы? Им лично или в их регламентированной деятельности? Вопрос этот был настолько интересным, что поневоле сорвался с языка Чулицкого:
— Им лично?
Саевич только пожал плечами:
— Не знаю: не уточнял.
— Ладно, — буркнул тогда Чулицкий и сделал знак Инихову взять это обстоятельство на заметку.
Сергей Ильич, достав из кармана памятную книжку, что-то быстро в ней написал.
— Надеюсь, — все так же недовольно пробурчал Чулицкий, — эти господа не окажутся замешанными в чем-нибудь эдаком…
— Это вряд ли. — Монтинин. — Я знаю Алексея Алексеевича и ручаюсь за него. Человек он в высшей степени честный и благородный.
Чулицкий посмотрел на штабс-ротмистра и согласно кивнул головой:
— Да, я тоже знаю его только с лучшей стороны. Но проверить необходимо.
Монтинин пожал плечами. Чулицкий сделал вид, что не заметил этот пренебрежительный жест.
— Ну-с, что дальше?
Саевич продолжил:
— Не вдаваясь в детали характера тех услуг, которые он оказывал то ли больнице вообще, то ли ее руководству в частном порядке, барон заметил только, что услуги эти были достаточными для того, чтобы просить об услуге ответной.
«Кроме того, — добавил он к этому, — я знаю и попечителя: Ивана Ивановича Дернова. Возможно, вы слышали о нем».
— Я, разумеется, слышал [131] , о чем и сообщил барону.
131
131 И.И. Дернов — купец первой гильдии, потомственный почетный гражданин, довольно крупный петербургский землевладелец, меценат, председатель Костромского благотворительного общества, жертвователь на строительство церкви Преображения Господня в Лигово (разрушена в годы советской власти; ныне по адресу ул. Добровольцев, 32 зарегистрирован новый приход и ведется строительство нового храма), церкви Пресвятой Троицы в Озерках (существует поныне, в 1961 году передана баптистам). Но современному читателю этот человек может быть известен другим: в качестве владельца ныне знаменитого «дома с башней» на перекрестке Таврической и Тверской улиц (Таврическая 35/1). В этом доме
«Тогда вы должны понимать, что кое-какие выгоды из этих знакомств я не только могу, но и, мне кажется, имею право извлечь».
— Этот вывод не показался мне однозначным, но возражать я не стал. Сами понимаете: предложение выглядело заманчивым, а уж как барон собирался реализовать его разрешительную часть, лично меня должно было волновать меньше всего. Барон это понял сразу и улыбнулся:
«Вот и славно, — резюмировал он. — С Трояновым я договорюсь, а моя знакомая — сестра милосердия — не откажет нам в наблюдении за должным порядком».
— Порядком? Каким еще порядком? — вот это уже меня удивило. Но барон тут же пояснил:
«Ну, как же, Григорий Александрович! Во-первых, покойницкая Обуховской больницы — совсем не такое безопасное место, как можно подумать. С телами нужно держать ухо востро, ведь не все из умерших покинули нашу юдоль из-за каких-нибудь пустяков вроде раздавленной грудной клетки или ножевого ранения. Есть и такие, кто умер от прилипчивых болезней. Знаете ли вы, что только в минувшем году и только от кори в нашей лучшей из столиц умерло более четырех тысяч человек?»
— Но помилуйте! — изумленно воскликнул я. — Корью болеют дети, а в Обуховской больнице нет детского отделения!
«Заблуждаетесь, Григорий Александрович, заблуждаетесь! — барон убрал со своего лица улыбку и теперь смотрел на меня с пугавшей серьезностью. — Корью болеют и взрослые, причем заболевание протекает настолько тяжело, что заразившиеся взрослые умирают даже чаще, чем дети!»
— Я вздрогнул: неужели это было правдой [132] ?
132
132 Кальберг действительно был прав, но только отчасти. Корь у взрослых встречается сравнительно нечасто и встречается преимущественно у людей с ослабленным иммунитетом. При этом, несмотря на некоторые возможные тяжелые осложнения, смертность среди взрослых от этого заболевания существенно ниже смертности среди детей. Кроме того — раз уж Кальберг говорил об опасности работы с умершими, — корь не передается от мертвых живым.
«Или тиф. Более трех тысяч смертей в минувшем году!»
— Боже мой!
«Да. А ведь есть еще дифтерия: три тысячи двести умерших».
— Какой ужас!
«Оспа, наконец. Натуральная. — Барон не сводил с меня глаз. — Без малого полтысячи».
— Вы специально меня пугаете?
«Нет, что вы! — Барон покачал головой. — Всего лишь иллюстрирую то, что больничный морг — не всегда умиротворенное место. Рассказываю, почему, собственно, в нем необходимо соблюдать предельную осторожность. И почему сестра милосердия, знающая техники безопасности и умеющая обращаться с заразными людьми, может пригодиться и в покойницкой!»
— Но ведь нас предупредят, какие тела опасны, а какие — нет?
«Конечно. Но… сами понимаете: всякое бывает. Кто-то что-то напутает. Кто-то за чем-то не уследит. Кто-то просто небрежно отнесется к своим обязанностям…»
— Хорошо, хорошо! Вы меня убедили!
«Но главное даже не в этом». — Барон замолчал, глядя на меня с вновь появившемся в его взгляде сомнением.
— Не в этом? А в чем же?
Барон явно колебался и явно не знал, как быть. Это меня насторожило, и я потребовал говорить прямо.