Может когда-то она и была Лолитой, но не теперь
Шрифт:
Какого чёрта? Зачем? Зачем ты это вспомнила?
– Да, что, мать твою, с тобой не так? – рявкаю, встаю с кровати, натягиваю боксеры обратно. – Прости… – голос дрожит. – Вернись в постель, – она боится повернуться. – Нет! – рявкаю. – Шеннон, пожалуйста, я хочу угодить тебе! – Мне не нужно угождать! Я хочу, чтобы ты была со мной настоящей! Это то, о чём я прошу тебя все время с момента нашего знакомства! Просто будь со мной самой собой, Холи! Что тут сложного? Поговори со мной! Объясни, что произошло с тобой за это время, пока меня не было?! – меня трясёт от злости. – Я боюсь, – шепчет. Тяжело выдыхаю. – Сколько можно бояться? Чего ты боишься? – ложусь на кровать. – Холи, тебе на днях исполнится двадцать девять лет! А ты ведёшь себя, как маленькая взбалмошная девочка! Пора взрослеть! – Я боюсь свадьбы, я боюсь, что наш с тобой брак развалится также, как и мой предыдущий… – Ты боишься влюбиться в кого-то, пока будешь замужем за мной? – упираюсь подбородком ей в плечо. Она так и лежит в позе, в которой мы собирались заниматься сексом. – Нет, что ты? – качает головой. – Я боюсь, что ты уйдёшь от меня. Я на пороге тридцатилетия, ты найдёшь себе кого-то помоложе… – О, Господи! – выдыхаю. – Умоляю, скажи, дело только в этом? – сжимаю пальцами её плечи. – Да… – поворачивает на меня голову. – Фух! – гора с плеч. – Мне наплевать на молоденьких, ты для меня молоденькая! – улыбаюсь. – И я с тобой не потому что запал на твои прелести, хотя нет. Вру. Именно из-за них всё и началось, – накрываю её грудь ладонями, целую в плечо. – Но потом всё изменилось. Твоя молодость и внешность совсем не главное для меня сейчас. – Правда? – наивный взгляд. –
Я люблю тебя, Холи! Просто не хочу чтобы ты знала об этом.
И, вроде, всё снова хорошо. По-прежнему. Мы вместе, мы счастливы. Отмечаем её день рождения в самом узком кругу, кругу двух наших тел, запутавшихся в простынях. За завтраками спорим, чей сэндвич с рожицей красивее, о том, насколько полезен поджаренный сыр. Обсуждаем место проведения свадьбы и гостей. Планируем ремонт в моём доме. Упс… В нашем доме. Ездим на обед к её маме и на ужин к моей. Мы быстро нашли общий язык с Рикки, мужем Люси, малышки Джордан и Джесс называют меня «дядя Шеннон», и я чувствую себя таким большим важным дядькой. Что-то на подобии Санты Клауса.
У нас на самом деле все хорошо. Только появилось кое-что, что напрягает меня.
– Ты куда? – она переминается с ноги на ногу, провожая меня. – На репетицию, – поначалу улыбаюсь я. – С кем? – С Джаредом и Томо, Хол! С кем я ещё могу репетировать? – закатываю глаза. – Когда вернёшься? – Как только закончим. Как обычно, поздно. – Давай я отвезу тебя, давай я приеду за тобой. Позвони, как доберёшься, позвони через пару часов, – и так пока я не рявкну чтобы она успокоилась. – Холи, хватит! Я еду к Джареду! Я не собираюсь изменять тебе! Я не собираюсь уходить к другой. Потому что ты мой кексик. Самый сладкий! Поняла? – сверлю её взглядом. – Да! – кивает она. – Целуй! – приказываю. Она обвивает мою шею руками, нежно или наоборот страстно целует меня и всегда шепчет: – Я очень сильно тебя люблю! – Всё, езжай на работу, – отправляю её.
И я тебя люблю, кексик. Очень сильно! У тебя нет причин ревновать меня, не доверять мне.
====== Часть 69. Лёгкое дыхание ======
Весной нас пригласили на свадьбу её подруги Клер. Когда я сказал, что мы обязательно поедем, то кексик радовалась как сумасшедшая.
– Если бы я всё ещё была с Граффадом, он ни за что бы не согласился ехать к Клер и Падди на свадьбу и уж тем более не пустил бы меня, – Холи сидит на моей заднице, балует меня массажем. – Он придурок! Как ты вообще могла быть с ним? – Я ничего не видела в своей жизни до него. Будто жила в резервации всё это время… – Почему он так тянет с разводом? Сколько уже это продолжается? – бормочу, подняв голову с подушки. – Эмм… – считает она. – Год и ровно одиннадцать дней. Я подала на развод в прошлом марте. – Идиот! Неужели он думает, что ты когда-нибудь вернёшься к нему? – возмущаюсь. Она молчит. – Хол! – зову. – Что? – Ты ведь никогда к нему не вернёшься? – Глупый вопрос, – фыркает она. – Да или нет? – сжимаю зубы. – Шеннон! Перестань! Я не собираюсь отвечать! – она продолжает массировать мою спину. – Как хочешь, – соглашаюсь я. – Давай, теперь моя очередь. – Что? – пугается она. – Теперь я сделаю тебе массаж, ложись, – встаю. Она улыбается, стягивает с себя маечку, ложится на живот. Еле сдерживаю себя от быстрого секса. Она подо мной сейчас, в моих руках.
Расстёгиваю застёжку бра на её спине, она тихонечко выдыхает. – Кажется, – спокойно начинаю я, прижимаю её своей грудью к матрасу. – Я задал тебе вопрос. А вопрос предполагает наличие ответа, если он не был риторическим. А он, Холи, не являлся таковым! Так вот, специально для тебя, я повторю снова! – цежу сквозь сжатые зубы. – Ты ведь не вернёшься к своему мужу?
– Шеннон, – начинает она. Злюсь. Твою мать! – Ответ, О’Доннелл! – наматываю её волосы на руку, тяну на себя. – Мне нужен чёртов ответ! – Отпусти меня! – пытается вырваться. Ну уж нет, коричка! Я сильнее тебя. Она не успокаивается. – Холи, ты можешь продолжать так себя вести, – ловлю её руки, укладываю их вдоль туловища, прижимаю коленями. – Но ты или останешься без своей шикарной шевелюры, – снова хватаю её за волосы. – Или сломаешь себе позвоночник в попытках перевернуть меня, – я уже забыл о чём её спрашивал. Так забавляют её попытки пересилить меня. – Либо… – осматриваю её, она резко дёргает попкой, и я почти падаю, но удерживаюсь в последний момент. – Сучка! – смеюсь. – Либо будешь оттрахана, прямо в свою аппетитную задницу! – Ой, – вскрикивает она и замирает. – Отлично! А теперь может, всё-таки ответишь? – Нет, Шеннон! Нет! Я никогда к нему не вернусь! – кряхтит, прижатая к матрасу. – Поклянись! – взираю на неё, словно властелин на рабов. – Клянусь! Только не надо в задницу! – голос дрожит. Смеюсь. Выпускаю её из пут своего тела, нежно провожу кончиками пальцев по позвоночнику, снова прижимаюсь к ней грудью. – Дурочка, я никогда не сделаю этого с тобой. Я слишком берегу тебя, берегу от боли, чтобы трахать тебя в попку, хоть мне и очень хочется, – шепчу ей на ухо и чувствую, как расслабляются её мышцы. Делаю ей осторожный, нежный массаж, который, естественно плавно перетекает в секс.
В аэропорту Шеннон, рыжая чувствует себя в своей тарелке. Тащит меня от одного терминала к другому, так быстро, что прохожие даже не успевают уловить, что перед ними звезда барабанной музыки. Она хорошо ориентируется здесь. Это её родина. Слишком холодная для середины апреля, но очень красивая и относительно уютная. Нас забирает её отец. Я говорил рыжей, что мы можем снять номер в отеле, но она настояла, сказала, что хочет пожить этот месяц у своего отца. Я не стал спорить. К тому же её бывший муж строго ограничивал её в общении с родителями. Я не хочу делать так же. Я не такой.
Дома Дакота показывает мне фотографии, оказывается, малышка была на каждом нашем концерте в Ирландии, и всегда проходила за кулисы. Она так обиделась, когда я сказал, что совершенно её не помню.
– Ди! Не будь ребёнком! – укоряет её Холи. Они дают по полсотни концертов за пару-тройку месяцев. Глупо думать, что они запомнят хоть одну из поклонниц. – Стерва! Ты рушишь все мои представления о розовом мире! – Дакота показывает старшей сестре язык. – Она же невыносима, как ты с ней живёшь? – малышка смотрит на меня. – Знаешь, я просто выше этого гнева… Я словно цветок, растущий на высоком утёсе, обдуваемый ветрами, приходящими с Атлантики, и мою гармонию не нарушает эта рыжая особа, – играю умиротворение, как при медитации. – Да ты похоже, свихнулся! – Дакота испугано смотрит на меня. – С Люси общаться намного проще, чем с тобой! – смотрит на старшую сестру. – Ну так и поезжай к ней! – сверкает рыжая глазами. – И за что я тебя так сильно люблю? Шеннон, вот ты за что её любишь? – карие глаза смотрят на меня. К ним присоединяются зелёные, и в них столько надежды, и капелька страха. Чёрт! Любопытная девчонка! – Ужин готов! – кричит с первого этажа Лизи, и я мысленно облегчённо выдыхаю. – Видишь, лиса, он тоже не знает! – Дакота выходит из комнаты. – Лиса? – смотрю на Холи. – Забудь, и никогда так меня не называй! – Хорошо, лиса! – улыбаюсь. – Шеннон! – цедит рыжая. – Это дурацкое прозвище, семейное, прилепилось ещё в детстве. Просто не называй меня так. – Кексик тебе нравится больше? – прижимаю её к себе за талию. – Да, – жарко выдыхает мне в ухо. – Кстати о еде, должна тебя кое о чём предупредить. – Да? – внимаю. – Лизи ужасно готовит! Просто отвратно. – Холи! – возмущаюсь. – Как ты можешь так говорить? – Это правда. Ну не совсем. Вернее будет сказать, что наши американские желудки не привыкли к плохо приготовленной ирландской кухне. В общем, жена моего отца готовит сносно, но лучше будет принять таблетки, которые бы не позволили еде покинуть нас… – Ты невыносимая
Мы усаживаемся на свои места, у меня глаза разбегаются. Я хочу всё попробовать!
– Хол, тебе как всегда, самый прожаренный! – её мачеха кладет в тарелку рыжей стейк. – Самый прожаренный? – раскрываю глаза. – Ага, ну знаешь, люблю корочку, – улыбается она. Ага! Как же! Я то знаю, что ты любишь с кровью!!! – Положить тебе салат? – спрашиваю специально громко. – Нет, дорогой, я не хочу, – она смотрит на меня в глазах вопрос: «Какого чёрта ты делаешь»? – Перестань. Ты столько раз говорила мне, что хочешь именно этот салат Элизабет, – накладываю ей в тарелку немного. – О! Это правда? – глаза Лизи сияют. – Ты же не любила его в детстве. Клади побольше, я приготовила много. – Спасибо, Лиз, – улыбается Холи, а под столом сильно сжимает ладонью моё колено. О! Берегись, Шеннон, она убьёт тебя! Зря наговаривала на мачеху, всё очень вкусно.
Напольные часы в викторианском стиле бьют полночь, когда мы возвращаемся в нашу комнату.
– Дезинфекция! Дезинфекция! Дезинфекция! – Холи роется в своём чемодане. – Таблетки! Где вы? – Эй, ты зря не ела. Было очень вкусно! – Не ела? – её разъярённый взгляд прожигает во мне дыру. – Ты, чёртов сукин сын, заставил меня съесть этот салат! Шеннон, я ненавижу, как Лизи готовит! С детства! Она прекрасная женщина! Добрая, отзывчивая, милая, прекрасная хозяйка, она так любит папу. И я понимаю, почему он с ней. После вихря – моей мамы она для него тихое пристанище, укрытие. Но я ненавижу, как она готовит. Может это и вкусно, но мне тяжело есть её еду. Мне всегда плохо после неё. И, пожалуйста, не заставляй меня больше! – Холи нервничает. – Хорошо! – киваю. Обнимаю её. – А теперь отпусти, мне нужно принять таблетки, – она отталкивает меня, и уходит в ванную. – Хол, ты даже сюда притащила эту рубашку? – смотрю на мою коричку порхающую на своих ножках от ванной до кровати. Она снова в моей рубашке в красную клетку. – Я люблю её! Она меня греет, будто ты постоянно меня обнимаешь. – Я и так всегда тебя обнимаю, – отгибаю угол одеяла, хлопаю по кровати. Моя любимая девочка забирается под одеяло, собирает волосы в хвост, надевает свои огромные очки и открывает книгу. Не понимаю ни слова. Она не на английском. – Это что? – киваю на книгу. – Книга! – отвечает. – Да ну! Серьёзно, Холи? Как так? – закатываю глаза. Она смотрит на меня из под очков. – Не поверишь, но я догадался. Что за произведение? – Сборник рассказов, – сообщает. – Каких? О чём они? – тяжело выдыхаю. Она специально бесит меня. – О разном, Шеннон! – укоризненно смотрит на меня. – Я ведь легко могу сломать тебе шею, – облизываю губы. – Мой папа убьёт тебя! – сверкает глазами. – А ещё, я легко могу взять тебя. Сзади. И это будет не совсем обычно, – улыбаюсь. Она раскрывает глаза, замирает. – Прекрати пугать меня анальным сексом! – шипит. – Но ведь это единственное, чего ты боишься! – жму плечами. Она дует губы. – Так о чём рассказ? – Это Бунин, – начинает она. – Конкретно этот рассказ называется «Легкое дыхание». – Бунин, – легко выговариваю я. – Почему твоего отца не зовут Бунин? Это очень легко произносить. Бунин! – радуюсь. – Его не зовут «Бунин», – делает воздушные кавычки. – Потому что Бунин – это фамилия. – Но ты можешь называть папу Влад. Все друзья называют его так. – Вл… Влад! – получается. – Как-то грубо звучит… – морщусь. – Да, тебе с твоим девчачьим именем наверняка непривычно, – скрывает улыбку. Вот сучка! – Холи, чувствую, ты получишь сегодня по заднице! – улыбаюсь, смотрю на неё. – Нельзя! – качает головой. – Почему? – Мы в доме моего отца! – смотрит на меня, как на умственно отсталого. – И что? – свожу брови. – Я не могу у папы дома! Ни за что! – Что? У нас не будет секса сегодня? – совсем с ума сошла? Весь перелёт нашептывала мне на ухо всякие грязные фантазии. – И завтра, и послезавтра. И весь месяц. – Что? И что мне делать? Мастурбировать? – Нет! – запрещает. – Никакого секса. Даже с самим собой! – Ты ведь шутишь, да? – пронзительно смотрю на неё. – Даже не думала. Я не умею шутить, ты же знаешь, – втыкает взгляд в книгу. Не будем заниматься сексом весь месяц? Ну это мы ещё посмотрим! – Ладно, читай мне рассказ этого Бунина, – кладу голову ей на колени. – Шеннон, книга на русском, так что мне потребуется время на перевод, – сообщает она. – На русском? Ты знаешь русский? – удивляюсь. – Конечно! – хмыкает. – Никогда не слышал, чтобы ты разговаривала на русском. Скажи что-нибудь, – прошу. Холи что-то говорит. Быстро непонятно. – И что ты сказала? – Строка из песни, – отвечает она. – Ужасный язык, – убеждаюсь ещё раз. – Читай, я слушаю. – На кладбище, над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий. Апрель, дни серые; памятники кладбища, просторного, уездного, еще далеко видны сквозь голые деревья, и холодный ветер звенит и звенит фарфоровым венком у подножия креста. В самый же крест вделан довольно большой, выпуклый фарфоровый медальон, а в медальоне – фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами. Это Оля Мещерская, – начинает она.
Отдаёт чем-то жутким… Но я не перебиваю. Люблю ужасы. И она переводит мне, читая с выражением и время от времени переходит на французский. И когда Холи начинает читать отрывок из дневника юной кокетки, я прислушиваюсь с двойным усердием.
– Сейчас второй час ночи. Я крепко заснула, но тотчас же проснулась... Нынче я стала женщиной! Папа, мама и Толя, все уехали в город, я осталась одна. Я была так счастлива, что одна! Я утром гуляла в саду, в поле, была в лесу, мне казалось, что я одна во всем мире, и я думала, так хорошо, как никогда в жизни. Я и обедала одна, потом целый час играла, под музыку у меня было такое чувство, что я буду жить без конца и буду так счастлива, как никто. Потом заснула у папы в кабинете, а в четыре часа меня разбудила Катя, сказала, что приехал Алексей Михайлович. Я ему очень обрадовалась, мне было так приятно принять его и занимать. Он приехал на паре своих вяток, очень красивых, и они все время стояли у крыльца, он остался, потому что был дождь, и ему хотелось, чтобы к вечеру просохло. Он жалел, что не застал папу, был очень оживлен и держал себя со мной кавалером, много шутил, что он давно влюблен в меня. Когда мы гуляли перед чаем по саду, была опять прелестная погода, солнце блестело через весь мокрый сад, хотя стало совсем холодно, и он вел меня под руку и говорил, что он Фауст с Маргаритой. Ему пятьдесят шесть лет, но он еще очень красив и всегда хорошо одет – мне не понравилось только, что он приехал в крылатке,- пахнет английским одеколоном, и глаза совсем молодые, черные, а борода изящно разделена на две длинные части и совершенно серебряная. За чаем мы сидели на стеклянной веранде, я почувствовала себя как будто нездоровой и прилегла на тахту, а он курил, потом пересел ко мне, стал опять говорить какие-то любезности, потом рассматривать и целовать мою руку. Я закрыла лицо шелковым платком, и он несколько раз поцеловал меня в губы через платок... Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что я такая! Теперь мне один выход... Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого!.. – Я рад, что малолетнюю шлюшку убили, – перебиваю её. – Ты слишком строг. Осталось совсем чуть-чуть. – Мне наплевать. Я больше не хочу слушать, – фыркаю. Поднимаюсь с её колен, опускаю голову на подушку, натягиваю одеяло до самого носа, закрываю глаза. Снова рассказ про малолетку и её старого любовника. Да что же не так с тобой, Лолита? – Сладкий, что с тобой? – она обнимает меня со спины. – Я устал и хочу спать, – бормочу. – Что я сделала не так? – не понимает. – Если у тебя есть ещё книжки про маленьких девочек, которые трахаются с пенсионерами, то валяй! Читай мне ещё! Мне это так нравится! – сарказм. – Шеннон, так совпало, я просто открыла эту страницу! – Я не хочу разговаривать. Я не хочу, чтобы ты оправдывалась. Я хочу спать. – Прости меня, – шепчет, целует за ухом. Пересиливаю себя, подавляю желание ответить на поцелуй, подарить ей такой же. Она прижимается грудью к моей спине, и я засыпаю. В Ирландии не принято чтобы в домах было слишком тепло, несмотря на холод снаружи. В прохладе засыпать гораздо легче, чем в постоянном Калифорнийском зное.