Мрачново
Шрифт:
Грибы же принялись палить по гусязавру, наметив основную мишень.
Услышав огорчённый вой гусязавра — а его услышали во всём Мрачново — из палатки выскочил Пукс, проспавший почти всю битву. Он сразу же начал лаять на грибной отряд с запрещённым оружием, но тут и ему досталось.
— Выпей яду, блохастый! — заявил ближайший боровик, потому что ртом его как раз-таки снабдили.
Этого Пукс простить никак не мог. Он весь стал красным от злости, а затем ожидаемо стал раздуваться.
— Ложись! — успела крикнуть Блоди Фёдору за секунду до того, как Пукс взорвался в самой гуще грибов.
В
Сам же Пукс был уже цел и невредим. И даже контрольный взрыв делать не стал.
— Кажется, это всё, — выдохнула Блоди.
— Вы разве не слышите? — в сторону леса указал Дарья. — Что-то идёт сюда.
Лес трещал так, будто деревья с корнем вырывало. Или же они сами себя из земли выдирали? Кто знает. Но вряд ли они шли с благими намерениями.
Все как один повернулись к гуще леса, предчувствуя развязку.
Смеркалось.
Глава 36
Прожарка
Глаз Ядвиги дёргался. Она потеряла покой и сон. Обилие сахара в крови, пусть и природного, давало массу энергии. Но мёд не давал уснуть.
Ворочалась с боку на бок, но сон не шёл. Всё казалось неудобным, неправильным. Кровать слишком короткая, подушка жёсткая, одеяло колючее. И надо было срочно с этим что-то делать. А заодно и со всем миром.
От недосыпа глаза Черпушкиной теперь всегда были красные. В них как песка насыпали. Постоянно тёрла пальцами, отчего красноты становилось только больше. А под глазами поселилась синева. Ещё более темная, чем её фиолетовое лицо. Даже тушью подводить не надо.
— То без еды оставили, теперь без сна, — бурчала она низким, похожим на трубный, голосом.
Пчёлы кормили, это было прекрасно и не давало умереть с голоду. Но ещё это состояние бессонного постоянного бдения доводило Ядвигу до исступления. Настроение её стало скверным, и любая мелочь выводила из себя.
Всё вокруг жужжало, шуршало, пищало тоненькими голосками, и даже деревья шелестели листиками, что совсем уж невыносимо. А последней каплей стало то, что из леса запахло жареной картошечкой!
Ядвига совсем озверела от этого запаха и рванула вперёд, желая уничтожить всё, как любая нормальная женщина на диете.
Все резервы Зелёной армии тут же потянулись за ней. Одно дело слушать рекомендации дона Капустино, что отправлял всех на передовую, а сам лежал на грядке, загорал и попивал тёплую воду из колодца, только из небольшого стаканчика с трубочкой на радость всем своим слоям, что с каждым часом становились лишь толще и толще. И совсем другое, последовать за САМОЙ ГЛАВНОЙ, из-за которой и пришлось прийти в чувства и начать уже разговаривать и различать друзей и врагов. А также отстаивать права и свободы. В основном право не быть съеденным.
Ядвига только зашла в лес, как тут же ударила кулаком по ближайшему дереву. Это оказалась берёза. И берёза веткой
— Ай! За что?
Ядвига если и удивилась, то лишь самую малость. А вот весь скверный характер и долгое отсутствие сна тут же дали о себе знать. Она не то, что не извинилась перед деревом, а напротив, пошла в новую атаку. Словесную.
— Как это за что? Ты чего здесь стоишь? Там твои братья овощи и фрукты, да сёстры-ягоды с грибами и прочими муравьями-пчёлами с врагом из плоти и крови воюют, а ты тут стоишь и шелестишь? Совсем, что ли, дерево неумное? Вроде берёза, а не дуб.
— Ну, чего сразу дерево? Чего сразу неумное? — возмутилась берёза, но корни из земли достала, отряхнула от земли и к дубу подошла. Уже его по стволу постучало.
— Слышь, дуб? Ты чего тут стоишь? Совсем неумный? Пошли воевать!
Дуб глаза открыл, зевнул, почесался веткой и заявил:
— Я — пацифист. Людей ещё могу постегать, но только в бане, из спортивного интереса.
— Я тоже, может, пацифист и на спорте по баням на веники расхожусь, — возмутилась берёза. — Но хозяйка сказала надо, значит надо. Подтягивайся давай. Если все тут пацифистами станут, кто воевать будет?
Дуб подумал немного и пробормотал:
— Так, ежели подумать, то с кем же воевать тогда?
— За тебя уже давно подумали. Пойду пока тополя разбужу. И плакучую иву потревожу. Хватит ей рыдать уже.
Дуб кивнул, потому как думать — это, в самом деле, совсем не его, и обозначил свой спектр явления:
— Тогда до кедра схожу, ну и сосне намекну, что надо определяться уже за кого мы. Да и ёлка чего там одна стоит? И так уже голубой прозвали. А дальше что? Перестанут на зиму домой забирать? Закроют тогда для неё залесницу. Так в своём лесу у болота и будет стоять до скончания дней. Мандаринового запаха не познает. Огоньков разноцветных не увидит.
Берёза кивнула, и по пути начала на кусты кричать:
— А вы чего стоите?
— Так мы ягоды раздали. Чего ещё надо-то? — жались кустики друг к другу и друг за дружку пытались спрятаться, потому как тоже в душе пацифистами были. Они ж почти дети цветов, только с листьями.
— Ну, по первых, не все раздали, а во-вторых, думаете теперь с вас взятки-гладки, что ли? А ну-ка подъем и шагаем дружно в строю! Сама Хозяйка сказала.
— А, ну раз Сама-Хозяйка, то идём, конечно.
Зашагали впереди Ядвиги клёны и сосны, обещая врагам наподдать жару, но уже не в печах и банях, а по жизни.
— Да кто они, в конце концов, такие, чтобы нас топором? — возмущался уже сам дуб, которого стоило только завести, как весь пацифизм словно ветром сдуло. — Я, конечно, много повидал на своём веку, но внуков моих, пардоньте, всякие свиньи жрут. А дети расти не успевают. Придёт такой двуногий или монстр какой в лес, повоет, почешется, ветки обломает, и обратно уходит довольный. А потом же, гад, с бензопилой возвращается и давай это всё — жу-жу-жу! Хрясь! Жу-жу-жу! Брык! Срубит всё вокруг себя под корешок, кожу лесную снимет, четвертует для устрашения, а потом давай пилить на заборы. А зачем ему эти заборы, кто знает? А чтобы лес не рос в поле. В этом поле он, знаете ли, свои интересы имеет. Ну, что за существо? Как таких планета носит?