Мрачные ноты

Годвин Пэм

Мне нравится, как звучат его слова, словно успокаивающее прикосновение его пальцев. Между нами тянется молчаливая цензура, в течение которой время невесомо и не имеет счета. В конце концов, его ласки успокаивают меня настолько, чтобы довериться ему.

— Будучи на первом курсе, я отчаянно нуждалась в друзьях. Хотела вписаться в коллектив и предложила помощь некоторым ребятам с домашним заданием. — Руки потеют, и я мну ими свои обнаженные бедра. — Только мальчики откликнулись на помощь.

Прескотт и его друзья. В какой-то

момент первый год моего обучения проходил под знаком помощи в решении домашнего задания.

— А то, что я видел в машине?

— Они прикасались, целовали и отбирали у меня то, что я отчаянно не хотела отдавать.

Эмерик встает, его руки пробегаются по волосам, когда симфония ярости вибрирует в мужском взгляде.

— Они отбирали... — Он опускает руки и сжимает кулаки по бокам. — Объясни.

Я рассказываю ему, как предупреждала о том, что перестану помогать им. Делюсь с ним об их предложении платить мне, если я продолжу свою помощь, и о том, как сильно нуждалась в доходе, чтобы содержать свой дом. К тому времени, как добираюсь до той части, где речь идет о большем, чем о помощи в домашнем задании, Эмерик в бешенстве мечется по комнате.

Пространство позволяет ему выпустить пар, поскольку его комната — самая большая спальня, которую я когда-либо видела, и на полу нет ничего, что заставило бы его споткнуться. Для парня он удивительно аккуратен.

И для девушки, которая сидит в клетке с разъяренным львом, я чувствую себя странно отстраненной. Даже освобожденной.

Наконец, рассказывая ему, я чувствую свободу, пока он впитывает каждое мое слово, как будто живет им, чувствует его. Да, он зол, но он ни разу не направил свой гнев на меня. Эмерик достаточно заботливый, чтобы срывать на мне свое зло.

— Ты говорила им «нет»? — Он останавливается передо мной, его лицо такое же красное, как и распухшие костяшки пальцев.

Я утвердительно киваю головой, уставившись на его ботинки Doc Martens.

— Какое-то время.

— Какое конкретное?

— Первые пару лет.

— Они насиловали тебя годами. — Его уничтожающий голос перекатывается в рев. — Взгляни на меня!

Поднимаю взгляд на него. Ужас, отразившийся на лице Эмерика, заставляет сердце биться сильнее, отчего становится слишком больно.

Как я могу объяснить те постыдные вещи, в которых я даже не уверена.

— Я не знаю.

— Это, черт возьми, не я-не-знаю, Айвори. — Он обхватывает руками заднюю часть шеи и ходит по кругу. — Ты либо сама хотела, либо нет. Что из этого?

— Иногда я чувствую себя в ловушке обстоятельств. Иногда сдерживаюсь, а бывает, просто позволяю этому случиться.

—Ты просто позволила этому случиться, — ядовито вторит он. — Дерьмо собачье!

Я вздрагиваю от грохота его крика. Он поворачивается и ударяет кулаком в стену, забирая у меня дыхание.

Спрыгнув с кровати, распрямляю юбку и осторожно приближаюсь к его спине.

— Эмерик.

Он ударяет

еще раз и еще, и еще. Его руки сжимаются от удара, когда он прикасается к стене, образуя вокруг себя взрывающуюся пыль.

— Эмерик, прекрати!

Тяжело дыша, он опирается предплечьем о стену, кладет руку на лоб и наклоняет голову, чтобы взглянуть на меня.

— Кто из этих ублюдков лишил тебя девственности?

— Никто из Ле Мойна. — Я подхожу к нему ближе на расстояние вытянутой руки. — Я была уже...

Использованной. Разрушенной.

Он протягивает руку, привлекает к себе и прижимает между своей вздымающейся грудью и стеной.

Кровь и пыль покрывают костяшки его пальцев, которыми он нежно гладит меня по щеке.

— Есть еще кое-что, о чем ты мне не рассказала.

О большем количестве мужчин, которые использовали меня, о большей правде, которой я смогла бы с ним поделиться. Я расскажу ему все, потому что он ни разу не оттолкнул меня, ни разу не посмотрел на меня с отвращением.

Касаясь пальцами щеки, Эмерик прижимается лбом к моему лбу и тихо говорит:

— Мне хочется выпороть тебя за то, что ты ни черта не знаешь об изнасиловании.

Но я учусь различать. Учусь доверять и просить о помощи вовремя. Я всегда думала, что самое безопасное место — это моя голова, где никто не сможет причинить мне боль. Но, стоя между испорченной стеной и тем разъяренным человеком, который разрушил ее, я никогда не чувствовала себя в большей безопасности.

Я льну к его руке и встречаю на себе страстный взгляд.

— Я доверяю тебе.

Все мои отвратительные секреты наконец-то настигли меня. Но впервые в жизни мне не приходится сталкиваться с ними в одиночку.

Глава 25

ЭМЕРИК

Мое самообладание держится на грани, а невозмутимая часть мозга охвачена леденящими образами Айвори, загнанной в угол, такой раненой и одинокой. Руки дрожат, когда я балансирую на грани маниакальной жестокости, поглощенный пульсирующей головной болью, которую можно успокоить только кровопролитием.

Я догадывался о совершенном над ней насилии, но старался верить, что все было в прошлом, как будто это был единственный ужасный момент в ее жизни. Никогда не думал, что подобное будет происходить с ней годами.

Сколько ублюдков мне придется убить? Пока я прохожу путь через ее кошмары, убивая каждого, как могу остановить себя от того, чтобы не стать худшим из них?

Понятие Айвори о сексе, скорее всего, искажено к чертовой матери. Как она отреагирует на секс со мной? Она впадет в ступор? Я слишком тороплю ее? Какого хрена мне теперь делать касательно наших отношений?