Мстиславцев посох
Шрифт:
ОТКАЗ ДОЙЛИДА
На исходе третьей недели дойлид Василь поднялся. Ничего уже не болело у него, а была лишь слабость во всем теле и непривычная пустота в голове - ни единой мысли, никаких желаний. Он вставал по утрам, потому что так делали все, и было нехорошо валяться в постели, когда уже ничего не болит, нехорошо перед хлопотуньей сестрой и перед паробком, который громко, бодрясь, покрикивал во дворе на дуревшую от безделья лошадь.
Почти никто теперь не навещал дом дойлида, лишь раза два, еще когда Василь метался в
— Хотел как лепей, батюшка,- бормотал дойлид,- чтоб светло и украсно, без члененья храм, дабы высь была, не давило... А надо б столпы, и на них верх утвердить. Ох, вижу, все теперь вижу и ведаю. Бес попутал, гордыня... А Калина... Ох, Погубитель я! Батюшка!
— А ты терпи, терпи, раб божий, смири гордыню-то,- отвечал поп, внося еще большее смятение в истерзанную сомнениями душу дойлида.
И тогда спешила к брату Маланья. Горбунья с ворчанием укладывала, укрывала Василя.
— Не ты, Василе, виною,- утешала она.- Уж я узнавала у майстров. Бают, что не без вражьей руки дело обошлось.
Дойлид переводил взор на отца Евтихия, и поп кивал согласно.
— А ты б не набирал в голову черных дум,- говорил поп.- Бог даст, еще и украсней возведем храм. Ты поднимайся, все ладно будет.
И Петрок словам таким дивился - ведь сам видел, как разбирают стены обрушенного храма, везут санно, что к Ильинской церкви, а что к обители Никоновой. Но не хотел Петрок осуждать попа Евтихия - в утешение хворому говорил тот неправду. Горбунья бы сказала - то святая неправда. Одного боялся Петрок - вдруг у него спросит дядька Василь: «Что с храмом?» Как отвечать? Неправды не хотел Петрок, а правда не крепко ли тяжела окажется дядьке Василю.
Но дойлид Василь ни о чем не спрашивал, и все тревожней поглядывала на брата горбунья. Петроку она сказала:
— Ты ужо будь с ним, соколик. А я тебе гостинчика расстараюсь. Ох, один на один остался со своей бедою Василька, все от пего отринулись. Во и купец Апанас глаз не кажет.
Петрок за посул тетки обиделся - не из-за гостинца не отходил он от хворого. Жаль ему дядьку, зло берет за несправедливость людскую. Вот и напраслину возвели: продался, дескать, ляхам, в обрушении виновен. Но он-то, Петрок, знает, что все не так. Он да еще Филька знал. Эх, Филька, бедовая голова! Только когда разобрали завал, чтоб достать Калину, нашли под царскими вратами и Фильку. Из-за погибшего брата ведь и чурается ныне дойлидова дома Степка. Но дядьку Василя и это отсутствие помощника своего бывшего не встревожило. Лишь однажды спросил, часом не болен ли Степка, что его не видать? И услышав в ответ - не болен, тут же позабыл о нем.
Стал еще примечать Петрок - приохотился дядька Василь к погребцу, где содержала запасливая горбунья в высоких кувшинах вина процеженные и хмельные меды. А когда отхлебнет дядька Василь тайком из тех кувшинов, то в глазах у него на несколько времени появится живой блеск. Маланья и ворчала за эти набеги брата на меды, однако ж не
Однажды, совершив, как ему казалось, втихомолку поход к погребцу и чуть повеселев, Василь Поклад достал кожаную, изрядно потертую сумку и извлек оттуда шахматы.
— Хоть единой мудрости обучу тебя, племянник,- промолвил Василь с какой-то виноватой усмешкой на синеватых губах.- Садись, брате, покажу добрую игру.
Шахматами увлеклись оба, играли ежедневно. Если племянник ошибался, Василь даже сердился на него, и Петрок не ведал в таких случаях, как быть - вдруг это во вред дядьке. Однако горбунья, слыша эти окрики и охи брата, радовалась и Петроку потом говорила:
— Ты не робей. Злость ему ныне на пользу. А о храме, дитенок, с дядькой ни полсловечка. Чуешь?
Петрок с дядькой Василем как раз сидели перед шахматного доской, и Василь Поклад только что побывал возле погребца, когда Маланья впустила в светлицу гостя.
Василь Поклад как взял с левого края латника, так замер с поднятой фигурой в руке.
— Проше пана, не порушил ли отдых пана Василя?
– с поклоном сказал пришедший и покосился на изразцовый камин, где жарко горели сухие березовые поленья.
Василь Поклад вопросительно глянул на сестру, которая, спрятав под фартуком руки, осталась стоять у двери.
— То мне господыня, пани Маланья, сказала, что можно до тебя, пане Василь,- оглянулся на горбунью и пришедший.
Горбунья согласно кивнула и усмехнулась приветливо.
— Седай, человече,- ответил наконец Василь и осторожно поставил своего латника на доску, на поле вперед.
— Я прошу пана, от его милости старосты места Мстиславского до тебя, пане,- сказал пришедший, усаживаясь на предложенное горбуньей кресло.- Зовусь Тадеушем Хадыкой.
— Ты людям Мстиславским ведом, пан ксендз,- Василь Поклад сдвинул брови.
— В замке спочувают твоей беде,- осторожпо начал ксендз, все так же косясь на камин.
— Пожалел волк кобылу,- буркнул Василь.
Ксендз потеснил Петрока, сделал за него ход латником от короля. Василь Поклад рассеянно подвинул ладью.
— Великое недовольство в людях Мстиславских от того обрушения,- промолвил Тадеуш Хадыка.- Идет молва, будто строение потому непрочно оказалось, что хотели вы с купцом Белым как подешевле церковь поставить.
Василь Поклад лишь пожал плечами.
— А деньги, собранные посполитыми на возведение храма,- ксендз снова подвинул вперед латника,- деньги те поделили с купцом на двоих.
— Тут столько правды, сколько в решете воды,- вступилась за брата Маланья.
Василь Поклад взглядом остановил сестру.
— Братчики нас рассудят,- сказал он.
— Все выйдет, как поп скажет,- ксендз легонько стукнул холеным пальцем по шахматной доске, напоминая, что за хозяином ход.
— Евтихий - прямой человек,- отвечал Василь Поклад твердо.- Неправды не захочет. А ты, милостивый пан, говорил бы, зачем пожаловал, чем такие речи заводить.