Мучимые ересями
Шрифт:
* * *
— Спокойно. Спокойно, ребята, — пробормотал сержант Уистан, несмотря на то, что все, кроме двух человек из его взвода, были слишком далеко, чтобы его слышать. Если бы он вообще подумал об этом, то признался бы, что на самом деле это была скорее мольба к какому-нибудь из архангелов, кто мог бы её услышать, чем увещевание к его морским пехотинцам.
Остальная часть третьей бригады неуклонно продвигалась за ним сквозь то, что казалось ему глубоко неестественным спокойствием. Горны начали петь, но всё это казалось далёким и несущественным. Он по-прежнему слышал далёкие крики птиц, жужжание и стрёкот насекомых, гудящих в высокой, почти созревшей пшенице,
Он осторожно поднял голову, приподняв над пшеницей лишь макушку шляпы. На данный момент эта шляпа выглядела гораздо менее воинственной, чем на плацу, что нисколько не беспокоило Эдварда Уистана. Подавляющее большинство разведчиков-снайперов были сельскими парнями, как и сам Уистан. Большинство из них занимались охотой — некоторые, как например, старший капрал собственного взвода Уистана, на самом деле, вероятно, зарабатывали на жизнь браконьерством — и они понимали, как работает маскировка. Горстке городских мальчиков, прошедших строгую программу подготовки разведчиков-снайперов, пришлось это усвоить, и большинство из них сочли это чертовски забавным, когда им впервые приказали прикрепить пучки зелени к своим шляпам. Однако эта весёлость быстро исчезала, как только они поняли, как простое нарушение контура человеческой головы может заставить её исчезнуть на фоне растительности. И это также показало, что даже городские мальчишки могут научиться, если их сержанты готовы достаточно сильно надрать им задницы.
Он отбросил эту мысль в сторону, так как поднял глаза уже достаточно высоко, чтобы увидеть мягко колышущееся море пшеницы, а затем удовлетворённо хмыкнул. Отряды корисандийской пехоты тоже продвигались вперёд, и он пытался убедить себя, что рад это видеть. Однако полностью убедить себя в этом ему не удалось. Был ли он доволен тем, что противник действует так, как ожидалось — да; рад ли он видеть несколько тысяч вооружённых людей, идущих прямо на него — нет.
«Ох, не дрейфь, Эдвард», — сурово сказал он самому себе. — «И пока ты это делаешь, проверь запал».
* * *
Капитан Антан Иллиан был достаточно молод, чтобы волнение и предвкушение почти пересилили его беспокойство.
Почти.
Его юношескому самовосприятию не нравилось признавать, что это определение применимо, но, учитывая, как потела его рука, сжавшая рукоять меча, и шевелящуюся в его животе тошноту, он не мог полностью отрицать этого. Не то чтобы он хотел, чтобы кто-то из его людей увидел это. Его командир батальона и старший сержант, как минимум, знали, что это будет его самый первый бой, и он, конечно, надеялся, что они оставили эту информацию при себе. Он был очень осторожен, чтобы не рассказать кому-нибудь ещё, что это не так, но он также сделал всё возможное, чтобы не признать, что он никогда ещё не нюхал порохового дыма в реальном бою, и чтобы никто из членов его роты не догадался об этом в данный конкретный момент. Почему-то, он сомневался, что это открытие укрепило бы их доверие к его лидерским качествам.
Он поднял глаза, так как в утренней тишине послышался звук черисийских волынок. Он всё ещё казался далёким, слабым, подобно фону за шелестящим звуком приближающихся тысяч сапог позади него, двигающихся в мокрой от росы пшенице высотой по пояс. За приглушенным грохотом, звоном и скрежетом оружия, приглушёнными выкриками приказов его товарищей-офицеров и сержантов в кожаных доспехах, а также его собственного дыхания. Утренний солнечный свет согревал его лицо, хотя на западе позади него уже собирались дождевые тучи. Было не так жарко, как вчера, и он внезапно обнаружил, что отчаянно надеется, что будет здесь, чтобы увидеть дождь, когда он, наконец, начнётся.
Он положил обнажённый меч плашмя себе на плечо, как это делали, как он видел, его более опытные товарищи, и сосредоточился на том, чтобы шагать с уверенным видом. Его бриджи уже промокли от утренней росы, и губы у него искривились от неожиданной усмешки.
«По крайней
Они начали приближаться к противнику, и он оглянулся через плечо, чтобы проверить, где находится майор. Он не беспокоился о том, чтобы подровнять строй своей роты; его сержанты знали своё дело гораздо лучше, чем он, и были бы возмущены самим предположением, что им нужен его надзор, чтобы выполнять свою работу должным образом. В данный момент его задачей, как и у любого другого командира роты в передовых батальонах, было выглядеть уверенным, пока он шёл прямо на врага с безоговорочной уверенностью, что его идеально построенная рота следует за ним по пятам.
«Это гораздо труднее сделать, когда там тебя ждут настоящие люди с настоящими ружьями», — подумал он. — «И у них действительно много мушкетов. По правде говоря, я не вижу там ни одной пики».
Его глаза прищурились, когда он понял, что действительно не видит ни единой пики. Новые корисандийские кремневые мушкеты имели гораздо более высокую скорострельность, чем старомодные фитильные, и он не сомневался, что оружие черисийцев может стрелять как минимум так же быстро. Но даже в этом случае, было маловероятно, что один лишь мушкетный огонь удержит решительного врага от сближения, а если так и произойдёт, им будет не хватать этих пик — очень сильно. Но черисийцы должны были знать это, по крайней мере, так же хорошо, как и он, так почему же …?
Он заставил себя отложить этот вопрос в сторону, хотя уголок его подсознания подсказывал, что он только что увидел одну из причин отсутствия копейщиков по другую сторону поля.
Он снова оглянул на майора, ожидая сигнала. Расстояние между противостоящими передовыми линиями наступающих сократилось почти до пятисот ярдов. Согласно их приказам, они должны были сойтись до семидесяти пяти или восьмидесяти ярдов, прежде чем открыть огонь. Если их огневая мощь окажется столь же эффективной, как все ожидали — или, по крайней мере, надеялись — они останутся на этом расстоянии и будут отбиваться, пока черисийцы не сломаются. Если по какой-то причине их огонь окажется не столь эффективным, как ожидалось, пикинёры бросятся в атаку, а мушкетёры в качестве поддержки последуют за ними. Поскольку черисийцы тоже приближались к ним, майор должен был точно указать, когда и где он хочет, чтобы его батальон остановился, и именно поэтому Иллиан наблюдал за ним. И, именно по этому, майор следил за полковником, который должен был решить, где остановится весь полк.
* * *
Глаза сержанта Уистана прищурились, так как корисандийцы продолжали пробираться к нему сквозь высокую пшеницу. Это было странно. Когда полковник Жанстин отдал ему приказ и сообщил, что он — сержант Эдвард Уистан — должен решить, когда произвести самый первый выстрел в битве, он почувствовал, как его пробила нервная дрожь. Теперь, когда этот момент почти наступил, эта нервозность исчезла. Он не мог сказать, что скучает по ней, но ему очень хотелось, чтобы она унесла с собой и все остальные тревоги.
Он должен был признать, что корисандийцы, продвигаясь вперёд, сохраняли почти идеальный строй. Это было нелегко, особенно из-за того, что войскам приходилось протаптывать себе путь сквозь пшеницу такой высоты, и это не очень-то шло на пользу пшеничным полям, о которых шла речь. — «Местные фермеры будут в бешенстве», — подумал он. Поле позади приближающегося врага было вытоптано до состояния мостовой, на тысячи и тысячи футов. Никакая запряжённая лошадьми косилка не смогла бы срезать неубранную пшеницу короче. Кролики, оградные ящерицы, травяные ящерицы, куропатки и белошеии полевые виверны шуршали и копошились в неподвижно стоящей пшенице, убегая от приближающихся, топчущих их ног, и Уистан испытывал к ним некоторую симпатию. Ему, если уж быть честным, тоже хотелось убежать, и он задался вопросом, что произойдёт, когда дикая природа, убегающая от корисандийцев, столкнётся с дикой природой, убегающей от черисийцев?