Мучимые ересями

Вебер Дэвид Марк

Эта мысль билась в тёмных коридорах его мозга, пока черисийцы подтаскивали свои орудия к батарее. Они выполняли свою задачу с доведённой до блеска эффективностью, а необычное устройство тележки и лафета явно ускорило развёртывание. Несмотря на то, что шестифутовые стволы их пушек были почти вдвое длиннее, чем у его собственных орудий, они полностью развернули свои пушки на позиции, потратив на это примерно две трети того времени, которое потребовалось бы его собственным артиллеристам.

Его челюсти сжались, когда он задумался о том, на каком расстоянии они развернули эту позицию. Без подзорной трубы ему было бы трудно различать отдельные конечности у людей, но ремни и рюкзаки всё ещё были видны, а разница между верхними и нижними частями тел

черисийцев оставалась относительно ясной. То есть, расстояние было больше пятисот ярдов, но меньше семисот. На самом деле, расстояние было как минимум ярдов шестьсот, хотя он мог быть немного пессимистичен. Во всяком случае, он надеялся, что это так, потому что шестьсот ярдов были как раз на самом пределе эффективной дальности стрельбы его коротких двадцати-шести-фунтовиков. Фактически, это было за пределом их возможностей. Его артиллеристы могли бы дотянуться до них при максимальном возвышении стволов, особенно с учётом его преимущества в высоте, но он не стал бы ставить на это какие-либо существенные деньги. И даже если бы они смогли дотянуться до черисийцев, «неточное попадание» было бы крайне оптимистичным описанием их возможности на самом деле поразить их.

Вопрос, конечно, был в том, можно ли было сказать тоже самое и про черисийцев.

* * *

Далеко в пшеничном поле, невидимые для Дойла, среди трёхфутовых стеблей, расположились тридцать человек из специального снайперского взвода лейтенанта Алина Хатима. Снайперы этого взвода были элитными стрелками элитного подразделения, и они это знали. Большинство взводов состояло всего из двадцати человек, но снайперский взвод был разделён на пятнадцать команд по два человека. Каждый из них был обученным и смертоносным стрелком, но обычно только один из них был назначен стрелком, в то время как его напарник использовал подзорную трубу, чтобы идентифицировать и выбирать цели.

Именно этим они и занимались последнюю четверть часа.

* * *

Дойл совершенно не слышал выстрелов. И он не смотрел в нужном направлении, чтобы заметить ружейный дым. На самом деле снайперы находились в отдалении и по обе стороны от развёртывающейся черисийской артиллерии, что — по определению — означало, что они были далеко за пределами любой дистанции, на которой огонь из стрелкового оружия мог бы угрожать орудиям Дойла.

Его артиллеристы знали это так же хорошо, как и он, и многие из них вылезли из своих орудийных окопов, вытягивая шеи, чтобы получше видеть, что происходит по обе стороны от них. Это означало, что они были полностью на виду, когда пятнадцать винтовок со стволами в пятьдесят восемь дюймов, заряженные тем, что житель Старой Земли назвал бы остроконечными пулями, специально изготовленными в особых пресс-формах, выстрелили практически одновременно.

Глаза Дойла моргнули от изумления, когда одиннадцать его людей рухнули практически одновременно. Двое из них, очевидно, были ранены, по меньшей мере, дважды, и его мозг, казалось, на мгновение застыл, когда он отметил тот факт, что оба они были офицерами, с отличительными поясами и шляпами, которые указывали на их ранг. На самом деле, все жертвы, кроме двух, были офицерами, а это означало, что каким-то образом мушкетёры, которых он даже не видел, выбирали свои цели со смертельной точностью.

Оставшимся целыми артиллеристам потребовалось одно или два мгновения, чтобы понять, что смерть только что прошла рядом с ними. Затем, словно чья-то рука поднялась и схватила их за лодыжки, и они скатились обратно под защиту своих орудийных окопов, оставив после себя восьмерых убитых и троих, гротескно распластавшихся, раненых .

* * *

— Открыть огонь! — крикнул майор Дэрин Бриндин сразу после залпа снайперов лейтенанта Хатима. Единственным настоящим

недостатком специального оружия снайперов было то, что оно было длинным и неуклюжим. Поэтому было маловероятным, что они успеют перезарядить своё оружие до того, как их цели укроются, так что теперь дело было за его людьми, и сплошная стена дыма поднялась, когда взревели двенадцать полевых орудий двух его батарей.

При дистанции в пятьсот пятьдесят ярдов они находились на добрых сто ярдов дальше, что могло бы быть эффективной дальностью стрельбы шрапнелью для его двенадцатифунтовых пушек. При пяти градусах возвышения, они могли метнуть монолитный снаряд почти на тысячу семьсот ярдов, но максимальная дальность выстрела шрапнелью составляла не более четверти этого.

Но картечь, которая была заряжена сейчас… это было совсем другое дело. Вместо тридцати шариков диаметром в один дюйм у шрапнели, заряд картечи состоял всего из девяти миниатюрных ядер. Но каждый из этих шариков был два дюйма в диаметре, и весил почти в восемь раз больше, чем в шарик шрапнели. Поэтому они вполне могли пролететь пятьсот пятьдесят ярдов при выстреле из одной из двенадцатифунтовых пушек барона Подводной Горы.

* * *

Дойл всё ещё пытался отойти от невероятной точности и дальности черисийской стрельбы, когда линия вражеских орудий исчезла за дымом выстрелов, и первые выстрелы картечи ударили по его позиции.

Некоторые из его подчинённых думали, что он проявляет осторожность вплоть до робости, когда он настаивал на том, чтобы они вырыли настоящие оружейные окопы. В конце концов, они знали, что у черисийцев в три разам меньшее число орудий. Но, несмотря на некоторое ворчание, они выполнили его приказ, закопав каждое орудие в свой отдельный окоп, так что их дула просто торчали в небольших проёмах среди выброшенного лопатами землекопов в сторону противника грунта.

Крайне неожиданная и жестокая жатва черисийских снайперов загнала расчёты его орудий, невредимые к этому моменту, обратно в эти окопы за мгновение до выстрела двенадцатифунтовых орудий, а это означало, что «робость» Дойла только что спасла жизни многим из его подчинённых.

По крайней мере, пока.

Звук, с которым хлестнула картечь, был подобен шелесту ветра, проносящемуся сквозь листья. Чем-то похожим на свистящее многоголосое шипение, которое заканчивалось тяжёлыми глухими ударами, словно огромный кулак ударял по земле, когда выстрелы достигли своих целей.

Некоторые из этих целей, как оказалось, не были низкими земляными насыпями, защищающими орудийные окопы, и снова раздались крики.

На самом деле точность черисийских артиллеристов была значительно меньше прицельной. В отличие от специальных снайперских винтовок, картечь была по своей сути совсем неточным снарядом, и даже для длинноствольных черисийских пушек пятьсот пятьдесят ярдов было большой дистанцией. Но картечь также имела преимущество дроби; кто-то, стреляющий ей, на самом деле не нуждался в ювелирной точности, чтобы достичь смертоносных результатов.

Большинство отдельных выстрелов без вреда для кого-либо попали в землю. Из тех, кто этого не сделал, только двое действительно попали в людей. Голова одного из них просто исчезла; другой вскочил на ноги и закричал, глядя на раздробленные, брызжущие ошмётки своей левой руки. Но лошади и тягловые драконы были гораздо более крупными мишенями, чем человеческие создания, и Дойл мгновенно понял, что он не отвёл их достаточно далеко назад в тыл, когда размещал свои собственные пушки.

По меньшей мере, полдюжины лошадей полегли в первом же залпе, большинство из них визжали, как истерзанные женщины, во внезапной неожиданной агонии, которую они никак не могли осознать. Этот звук сковывал человека подобно клешням, но с драконами было ещё хуже. Пронзительный, агонизирующий вой раненого дракона был неописуем. Свистящие, завывающие крики, казалось, наполняли вселенную, и раненые звери неистово бросались на своих сторожей.