Мухи с одной помойки
Шрифт:
С пошлым сарказмом коллеги подписались и начали расходиться. В открытых дверях показалась охранница Живолгина, придерживающая пальцами кровь из носа.
– Оскорбительная наглость! – выходя из приемной, жаловалась она мужу. – Этот Гордеев настоящий хам!
Оставшись один, директор мрачно повторил:
– Оскорбительная наглость.
Он снова включил запись и прослушал характеристики сотрудников. Откуда такая точность? За нами следят? Все же так и есть! Кроме одного.
«Я не слюнтяй, я долго запрягаю, но зато потом каак
Все же подсознательно испытывая тяжесть жестокой правды, директор махнул подпись, отсканировал лист и отправил его в секретариат. Мысли стремительно метались, от неисправных лам гудело в голове, и чтобы успокоиться, пришлось воспользоваться проверенным методом. Рановато, конечно, но а что делать? Чуть-чуть можно.
Директор достал из нижнего ящика стола плоскую бутылку, высохший порезанный лайм и стопку, которую наполнил джином. Дерзко запахло можжевельником. Хорошо! Ну а как еще можно здесь работать нормально?
В столовой без ремонта лет двадцать за одним столом обедали четверо.
– Супы бывают разные, но все они невкусные, – неожиданно сказал Гордеев. – А второе всегда выглядит ужасно, но чаще всего очень даже съедобно. Может ли это что-нибудь значить?
– А что ты хотел от комплексного в серьезной бюджетной организации? – усмехнулся Песуков.
– Супы так себе, бывают и хуже, – отозвался Разбегаев. – Я за такие иногда не плачу. Говорю, занесу позже, и да пошли они. Ты к чему это?
– К тому, что все вокруг неправильно и через жопу, извините, за мой акцент. Странно как-то все. Неправдоподобно как-то.
– Когда через жопу, очень даже правдоподобно, – сказал Разбегаев и засмеялся так, что изо рта вылетели хлебные крошки. – Ой!
Чувина отталкивающе улыбнулась.
– Вот что ты вчера делал? – спросил Гордеев.
– Дома был, с семьей.
– А точнее?
– Да хрен знает. Телек смотрели, всякая мелочевка по дому, дети время от времени бесили. Ничего особенного, обычный выходной.
– И у меня также, все в общих чертах и шаблонно. И так каждый день. Работу почему-то хорошо помню, а остальное не очень.
– Ну и что? – спросил Песуков. – Жизнь она такая. Хорошо еще, что я в разводе. Лично я вчера ездил в автосервис – замерз, как бездомная псина. По необходимости ездил! Зажигание забарахлило. Это к вопросу о шаблонности.
– Это не кажется существенным, – философски заметил Гордеев. – Ну, не знаю. Что-то здесь не то. Эти все работники, которые толпами ходят туда-сюда по коридорам, как статисты какие-то, шум только создают. Здрасьте, до свидания, как дела, нормально, хи-хи, ха-ха. Смотрели «Шоу Трумена»?
– Ой, давай только не будем опять вот это вот все, ладно? – требовательно попросил Песуков.
Чувина допила компот, быстро и украдкой прополоскала зубы, затем проглотила
– Вы, Степан Валерьевич, случайно не ударились в буддизм? – спросила она. – Мир этот майя, иллюзия. Плюньте вы на эту запись. Это возмутительно, но бред больного человека. Какой-то идиотский розыгрыш. Не думала, что вы настолько податливый.
– Я не податливый. Но ведь это реально из ряда вон выходящее, а не какое-то зажигание!
– По барабану. – Разбегаев подавил икоту. – Я уже начал забывать об этом, а ты зачем-то напомнил.
После обеда в курилку, где уже в кресле сидел Живолгин, перешли двое. Почти всю сигарету курили молча. Живолгин иногда косо посматривал на коллег, Песуков тренировался запускать табачные кольца, а Разбегаев с кем-то переписывался в смартфоне. Сидеть в кресле и на мягком диване было очень удобно, да и журнальчики всегда можно полистать, поэтому быстро уходить из курилки никогда не хотелось. Наконец, не прикрывая рта, Живолгин болезненно откашлялся и спросил:
– Все согласны, что директор – идиот?
– Гордеев «твой любимый» тоже поплыл, – ответил Песуков.
– Что этот придурок выкинул?
– После записи усомнился в реальности происходящего.
Живолгин едва не выматерился, закурил снова.
– Вот куда ему такая должность? Идиот, – сказал он. – Но черт-то с ним. Я о том, мог ли Овалов сам все это подстроить?
Песуков пожал плечами.
– Зачем? Он что, настолько в обиде на нас? На тебя может да.
– Он сам сколько раз меня поставлял! Сделает подлянку и молчит или на других сваливает. Худая падла. Кому это может понравиться? Ты же сам рассказывал, что-то было у вас там не раз.
– Ну да, чего уж там. – Песуков почесал подборок. – Из-за условий труда. Я тогда чуть до суда не дошел, ух и злой же я был. Да у всех есть претензии.
– Сидорыч, а у тебя были проблемы с директором? – спросил Живолгин. – Кончай ты в свой телефон тыкаться.
Разбегаев, наконец, оторвался от переписки.
– А как же. Но не такие, чтобы очень.
– Мне не вериться, что Овалов это подстроил, кишка тонка, – заключил Песуков. – То, что розыгрыш этот ублюдский принял за правду – идиот. Тут даже не о чем говорить.
– Абсолютно, – зевнув, подтвердил Разбегаев. – Я вздремну немного.
Немного вздремнули и остальные. Вытянули ноги и сладко опрокинули головы: кто на бок, кто на грудь.
Минут через сорок Живолгин проснулся от собственного храпа и разбудил других. Все закурили и молчали до самого фильтра, приходя в себя ото сна.
– Кофе бы выпить, – потягиваясь, нарушил тишину Разбегаев.
– А у кого еще какие претензии к Овалову? – спросил Живолгин Песукова.
– Костлявая вечно недовольная выходит из его кабинета, – не задумываясь, ответил тот. – Зубастая часто критикует его приказы и распоряжения. Старая не перестает жаловаться на что-то. Жирная все время грозит уволиться…ну, и так далее.