Муля, не нервируй…
Шрифт:
Тётка набрала воздуха достойно мне ответить, как в дверь позвонили.
— Один раз! — сказал Колька, который бросил потрошить остатки кукушки и прислушался.
— Это к Ложкиной, — кивнула женщина.
Ни она, ни Колька не сдвинулись с места.
Звонок повторился. И опять ноль реакции. Странные они тут.
Я пошел и открыл дверь.
На пороге стоял мужчина приятной наружности, в добротном чёрном пальто, явно под цвет глаз, с каракулевым воротником, и в таких же перчатках. Его рыжеватые волнистые волосы мягко контрастировали с чёрной кожаной кепкой.
— Здравствуйте, — вежливо сказал он и его породистое лицо засияло улыбкой, — Я Жасминов.
Так как эта фамилия мне вообще ни о чём не говорила, он уточнил:
— Орфей Жасминов! — и молодцевато прищёлкнул каблуком, что, очевидно, означало гусарское приветствие.
— Очень приятно, — пробормотал я, — а вы, собственно, к кому?
— Как это к кому?! Как это к кому! — аж подскочил Орфей Жасминов. — К себе!
И только тут я заметил у его ног внушительный чемодан и какую-то коробку.
Я повернул голову к Кольке:
— Ты не говорил, что Орфей Жасминов тоже у нас живёт!
— А он и не живёт! — возмутился Колька, но тут голова кукушки, наконец, оторвалась и он, потеряв ко всей этой нашей суете интерес, радостно зашвырнул её на вешалку с верхней одеждой.
— Возможно, вы ошиблись адресом, — ответил я Орфею, уже жалея, что открыл дверь и ввязался во всё это.
— Ничего подобного! — просиял Орфей Жасминов и помахал перед моим носом какой-то бумажкой, — вот ордер! Я по уплотнению! Заселяться! К Пантелеймоновым!
Сзади сдавленно охнула женщина.
Глава 3
Я оглянулся: охнула та самая женщина, что две минуты назад качала права, чтобы я таскал ей мешки с картошкой. Сейчас она стояла, выпучив глаза и зажав ладонями рот.
— К Пантелеймоновым? — переспросил я незнакомца, затем вопросительно посмотрел на Кольку.
— Я — Пантелеймонов! — сказал Колька и показал мне язык.
— Проходите, — я посторонился, пропуская Орфея Жасминова в квартиру.
— Благодарю, — вежливо кивнул тот и вошел.
— Да как же так?! — пискнула женщина и бросилась в одну из комнат.
Орфей Жасминов стоял в коридоре и смущённо топтался, не зная, куда идти дальше:
— Я к Пантелеймоновым, уплотняться, — повторил он и с надеждой посмотрел на меня.
А я посмотрел сперва на него, потом — на Кольку.
Колька мой взгляд проигнорировал. Он был занят тем, что изображал мушкетёра, пытаясь фехтовать старой шваброй. Фехтовать получалось плохо, но Колька не унывал и попыток поразить упавший торшер черенком от швабры не бросал.
А ситуацию нужно было как-то решать, поэтому я сказал:
— Колька! Где твои родители?
— На работе! — ответил гордо Колька и важно добавил, — вечером придут. Я дома сам. На хозяйстве.
— В таком случае, товарищ Жасминов, — обратился к новому жильцу я, — всё, что я могу вам предложить — это подождать хозяев на кухне. Сами понимаете, без них проникнуть в чужое жилище будет неправильно.
— Но я на хозяйстве! — возмутился Колька и добавил, — и я Пантелеймонов.
Он
— Дядя Муля, а уплотняться — это не больно?
В этот момент коридор как-то враз заполнился народом. Из комнаты опять выскочила та женщина, что пыталась припахать меня на картошку, рядом стояла, как я уже узнал — баба Варя. Хмурый Герасим потерянно топтался чуть поодаль и явно мечтал свалить отсюда поскорее.
Более того, щёлкнул дверной замок и в квартиру вошли ещё двое. Точнее сначала просочился тяжелый цветочный шлейф духов, а следом появились они — коренастый небритый мужичок в старом полупальто, и женщина. А вот она была в самом соку, как говорится — «мечта поэта». Статная блондинка в розовом мохеровом берете, который необычайно ей шёл. Огромные голубые глаза были густо подведены тушью и казались почти прозрачными, как если бы через тающую сосульку смотреть на весеннее небо. Губы, столь полные, что ей бы позавидовала сама Анджелина Джоли, сочно накрашены алой помадой и создавали такое убойное впечатление, что я невольно сглотнул. Более того, грудь у нее, по моему глазомеру, была, как минимум, четвёртого размера. А уж я в таких вещах не ошибаюсь никогда. А вот спроси меня, в чём она была одета, я даже и не вспомню. Да, впрочем, с такой-то грудью это уже не важно.
Ранее пустой коридор сейчас был переполнен возмущёнными людьми. Через слово слышалось:
— Уплотнение!
Все говорили разом, горячо, взволнованно, яро.
Орфей Жасминов стоял посреди этого бушующего злого моря и не знал, что и говорить.
— Мы не допустим! — воскликнул небритый мужик, потрясая кулаками, — у нас и так места мало!
— Норма на человека — семь метров! — взвизгнул вдруг Жасминов. — Остальное должно изыматься! По закону! У меня ордер!
— Поговори мне! — бросился на него мужик, брызгая слюной.
— Софрон! — завизжала шикарная женщина.
Мы с Герасимом еле успели схватить его и не дать свершиться катастрофе.
— Пусти! Пусти, говорю! — свирепо хрипел Софрон, вырываясь из наших рук.
— Тяжелый какой, зараза! — хрипел Герасим, удерживая его.
— Софрон! Софрончик, успокойся! — причитала шикарная женщина, помогая держать мужика. При этом она приблизилась ко мне и коснулась своей шикарной грудью. От неожиданности я аж выпустил Софрона из рук, а Герасим сам не удержал. Тот вырвался и по инерции пролетел вперёд, мимо Орфея, и смачно впечатался в стену.
— Ё-маё! — пробормотал ошарашенный Софрон и схватился за голову.
— Софрончик! — пролепетала женщина и всплеснула руками.
— Граждане! Тихо! — гаркнул я, — предлагаю всем успокоиться и отложить все вопросы до прихода хозяев. Пантелеймоновы вернутся и потом порешаем.
На минуту в коридоре воцарилось молчание.
— И то правда! — обрадовался Герасим и срочно ретировался.
— Не дадим чужакам захватывать нашу квартиру! — взвыла «баба Варя», впрочем, прозвучало это неубедительно. Она ещё немного потопталась и, видя, что никто не обращает на неё внимания, тоже ушла в свою комнату.