Муля, не нервируй…
Шрифт:
Я прошел мимо клуба рабочей молодёжи, мимо нового здания библиотеки, повернул к парку отдыха. Вдалеке виднелись магазины «Мясоторг» и «Овощи-фрукты». Я запомнил дорогу, на обратном пути надо будет зайти, скупиться. А то дома хоть шаром покати. Ещё узнать бы, где хлеб продают. Повернул и вышел на неширокую старинную улицу. Апрель только-только начинался, люди, спешащие навстречу, кутались в пальто и ватники. Женщины были исключительно в тёплых платках или шалях неброских расцветок. Лишь один раз я встретил модницу в кокетливой шляпке. Почувствовав
Пахло подсыхающей весенней землёй и простым советским энтузиазмом. Уставшие от войны и лишений люди, наконец-то выдохнули и теперь радовались любому поводу. Лица у них были простые, открытые.
Я повернул на нужную улицу, покрутил головой в поисках дома № 61.
На третий этаж взбежал по заляпанным побелкой ступенькам — лифт ждать не стал. Обитая дерматином дверь ничем не отличалась от остальных дверей, которые выходили на площадку.
Открыл дверь (ключ идеально подошел), вошел в квартиру и да, на столе обнаружил пакет из плотной обёрточной бумаги.
Взял его в руки и оглянулся — казалось, что сейчас из-за угла выскочат агенты и с криками «ата-та!» повяжут меня. Но всё было тихо.
Осторожно я вскрыл пакет. И да, там были деньги. Много-много денег.
У меня аж испарина на лбу выступила. Я начал считать, пересчитывать и сбился. Опять начал и опять сбился. От волнения вспотел. Лихорадочное возбуждение охватило меня, руки дрожали.
Нет, в таком состоянии этого делать не надо. Повинуясь интуиции (или опыту прошлой жизни), я вытащил две самых мелких купюры разного номинала, тщательно измял их и сунул в разные карманы. Остальные аккуратно сложил обратно и закрыл пакет.
Нужно будет его где-то припрятать.
Я поискал глазами какую-нибудь сумку, но в квартире, кроме пыли и старого стола, больше ничего не было. Тогда я снял исподнюю рубаху, рубашку и пиджак надел обратно, сверху пальто, а деньги завернул в неё, поместились все пачки, и крепко связал рукавами.
Всё, не выпадет.
Прятать свёрток в этой странной квартире было неправильно. Я не знал, чьё это жильё. Вдруг хозяева вернутся.
Но и носить с собой такую сумму было чревато.
Поэтому я поступил просто — вышел в подъезд, запер квартиру, поднялся на три лестничных пролёта, почти под чердак и сунул свёрток на загаженную голубями балку сверху. Чтобы он случайно не свалился, я привязал его к балке рукавами исподней рубашки.
Если случайно не обнаружат, то будет храниться, сколько надо.
Интуиция, как оказалось, работала у меня на все сто.
Как только я вышел из подъезда, ко мне подошёл ничем не примечательный товарищ с колючим взглядом, чуть приоткрыл полу плаща (нет, он не извращенец, просто ксиву продемонстрировал) и тихо сказал:
— Пройдёмте, товарищ.
Я не стал выпендриваться, и мы прошли. Буквально за угол.
Там ещё два таких же невзрачных человека
Продемонстрировав колючеглазому Мулин носовой платок не первой свежести, пробитый трамвайный билетик, огрызок карандаша и две измятые мелкие купюры, один из товарищей тихо сказал:
— Чисто.
И меня отпустили.
А я порадовался, что в своё время смотрел много фильмов о всяких шпионских делах.
Но вопрос с происхождением денег оставался открытым. Ведь теперь получается, что Иванова Ольга, получив письмо и ключ, пошла бы сюда за деньгами и её бы приняли эти вежливые товарищи.
То есть получается Муля решил подставить свою бывшую девушку? Отомстил за свою смерть и за измену? Или здесь ещё какой-то фактор, который я не учёл? Иначе что они здесь караулят?
Ладно, с этим предстоит разбираться. Но не сейчас.
Потому что сейчас я увидел столовую. Отстояв небольшую очередь, я получил тарелку горохового супа с крупными кусками морковки, ячневую кашу с котлетой и золотистой лужицей от растаявшего сливочного масла и стакан сладкого чая. За всю эту радость я заплатил шестьдесят две копейки. Хлеб на столах, кстати, был бесплатным.
А жизнь-то налаживается!
Мысленно посокрушался, что нету никакого контейнера для еды — так взял бы себе кашу на завтрак. Нужно будет озаботиться этим вопросом. Готовить еду в коммуналке на той плите я категорически не хочу.
Вечером этого же дня взволнованные жители коммунальной квартиры собрались на консилиум. Дело происходило на кухне. Решался важный вопрос: как теперь поменяется очередь на готовку на кухне, раз появился новый жилец.
Собрались практически все.
Первой слово взяла Белла. Варвара Ложкина хотела что-то сказать вперёд, но Белла так гневно рявкнула, что даже она не посмела возразить.
— Товарищи! — авторитетным голосом сказала Белла, — нам нужно что-то делать по кухне. Кого-то сдвигать, или я не знаю. Или же пусть кто-то уступит своё место товарищу Жасминову.
Последние слова она произнесла язвительно. Все деликатно посмеялись. И при этом посмотрели на меня.
Я уступать никому ничего не собирался. Хотя и готовить на этой кухне тоже не хотелось. Просто из принципа не собирался. Потому что здесь народ, как я понял, такой — один раз что-то уступишь и потом постоянно будут требовать.
Завтра в обязательном порядке я решил раздобыть примус и готовить завтраки в комнате. Деньги у меня теперь были, а обедать, и ужинать я собирался в столовках или даже в ресторанах.
Потому что на такой кухне брезгливо.
Собрание тем временем продолжалось.
— Я предлагаю, чтобы для каждого отводилось по часу, — сказала Белла категорическим голосом.
— А если нужно мясо запекать? — возмущённо взмахнула лопатообразными руками Варвара Ложкина.
— Ой, можно подумать, у тебя этого мяса полно, и ты его постоянно запекаешь! — насмешливо хохотнул Сафрон.