Мургаш
Шрифт:
— Добри бежал из лагеря. Передал, чтобы ты шла домой и ждала его.
В мое сердце вселились одновременно и страх и радость. Пришел! Бежал!
— Добри просил тебя приготовить ему одежду и оружие. Ты знаешь, где их взять.
Две ручные гранаты по-прежнему хранились в радиоприемнике, а пистолет — под стрехой. Вернувшись домой, я достала новый костюм Добри, выгладила его еще раз и стала ждать. Уже стемнело, когда во двор вошли Георгий Ковачки с женой Пешкой. Пешка была беременна, ступала тяжело, и Гошо держал ее под руку.
— Поздравляю!
Я поняла, что его прислал Добри.
— Где он?
— У нас.
Я
— Погоди, — жестом остановил меня Гошо. — Стефан здесь?
— Здесь. В кухне.
— Добри сказал, чтобы ты оружие дала ему. Он отнесет.
— Куда?
— Я ему скажу, — уклончиво ответил Гошо.
Немного спустя Стефан вышел с пистолетом и гранатами в карманах.
— А теперь давай вещи Добри.
Я открыла гардероб.
— Его брюки я надену прямо на свои, а Пешка наденет пиджак под пальто. Она беременна, и это не будет бросаться в глаза.
— А когда я его увижу? — спросила я.
— Не спеши. Мы выйдем, а ты подожди немного и ступай за нами. Только иди осторожно, оглядывайся, смотри, чтобы не выследили.
Гошо с женой под ручку медленно пошли по темной улице. А я осталась ждать. Казалось, прошел целый час, но, взглянув на часы, я увидела, что не прошло и пяти минут.
Наконец и я пошла вслед за Гошо. Шла не торопясь, внимательно осматриваясь. Не скрывается ли кто позади меня в темноте? А так хотелось бежать, лететь птицей! Вот и дом Гошо. Я еще раз оглянулась и нажала на ручку двери. В темном коридоре меня обняли сильные руки.
Это был Добри.
— Руководство лагерной подпольной партийной организации сообщило, что вы исключены из партии. — Маленький Пешо растягивал слова и как-то насмешливо глядел на меня. — И ты, и Георгий, и еще некоторые…
Я поднялся со стула и снова сел. Такими словами не шутят, да и Петр Вранчев не такой человек, чтобы смеяться надо мной.
— За что?
— За неподчинение партийному решению, за недисциплинированность. Словом, за бегство из лагеря.
Что теперь делать?
Я бежал из лагеря, выполняя указание партии, а теперь меня исключают за это. Что делать? Зачем мне нужна свобода, если я окажусь вне партии?
Вскоре после возвращения в Софию мне удалось связаться с Пешо Майной и Желязко Колевым. Несколько дней спустя я встретился с Петром Вранчевым и теперь стоял перед ним, а он встретил меня такой страшной вестью: исключен из партии.
Я поймал его взгляд и, словно не веря этим словам, спросил:
— Это правда?
— Правда! — улыбнулся Пешо. — Верно, лагерное руководство исключило тебя, но мы считаем, что вы с Георгием, а также и другие товарищи, которым удалось вырваться из заключения, поступили правильно, и не признаем решения о вашем исключении.
Он подал мне руку, и я сжал ее изо всей силы.
— Что ты собираешься теперь делать?
— Если меня не оставят в Софии и не пошлют еще куда-нибудь, могу поехать в родные места — в Троянско. Горы знаю хорошо, они очень удобны для организации партизанской борьбы.
— Ладно. Это мы решим потом. А сейчас надо подумать о надежной квартире. Таких, как ты, с «партийными взысканиями», несколько человек. Можно вас объединить в одну группу.
Если человек находится на нелегальном положении, обычно нет труднее проблемы, чем подыскать надежное убежище. Большинство тех, к кому
За все время жизни в подполье я старался строго придерживаться правила никогда не оставаться долго на одной и той же квартире. Еще до встречи с Петром Вранчевым я обеспечил себе верное убежище — дом Васо и Невены Пиговых.
С Васо Пиговым мы подружились на военной службе в Беломории. Это был один из самых активных членов нашей армейской ячейки. Прощаясь, он дал мне свой адрес:
— Непременно приходи, бай Добри, с Леной! Невена будет очень рада.
О Невене я знал, что она во всем похожа на мужа — такая же худощавая, такая же синеглазая, веселая и добродушная. У них было двое детей, и жили они в трехэтажном доме на улице Царя Симеона. Когда мы впервые пришли к ним, дверь открыла молодая женщина в кофте с засученными рукавами. Ее взгляд на секунду задержался на Лене, затем она посмотрела на мои усы, и сразу же ее лицо озарила улыбка:
— Ты Добри? А она Лена?
Она подала нам обе руки и звонким голосом позвала:
— Васо, Васо, посмотри, кто пришел!
Так началась дружба наших семей.
Поэтому сразу же после прибытия в Софию я пошел к Васо. Он работал в инспекции труда и ведал страхованием рабочих. Встретил он меня как брата:
— Когда тебя выпустили?
— Я сам себя выпустил.
— Убежал?
Я кивнул головой.
— Где же ты сейчас живешь?
— Где придется.
— Будешь жить здесь, — заявила Невена. — Здесь спокойно. Потом можешь пожить у брата Георгия, а потом у других наших родных.
— Верно, Добри. У нас тебе будет удобно. О твоем пребывании в лагере никто из соседей не знает. Сделаю тебе ключ, чтобы не звонить, когда запоздаешь…
Дверь легонько скрипнула. Я читал «Записки Захария Стоянова» и не поднял головы: подумал, что вошел Петко. И в тот же миг чья-то тяжелая рука опустилась мне на плечо.
— Ты что здесь делаешь?
Я поднял глаза. Передо мной стоял Тоне Периновский.
— Друг!..
Оказалось, что спустя несколько дней после нашего бегства из лагеря вырвался и он с Иваном Шоневым и Иваном Колчаковым. Добирались до Софии долго. Только Ивану Колчакову не повезло: его арестовали. А Тоне и Иван Шонев благополучно прибыли в столицу.
— Мне дали задание разыскать тебя. Ты, Иван и я будем действовать вместе. Таков приказ.
Как хорошо, что нас теперь трое! И один из этих троих не кто-нибудь, а Тоне Периновский! Я почувствовал себя так, как будто с моей спины свалился тяжелый груз.
Принято окончательное решение — мы уходим в партизаны. Уже установлена связь с двумя товарищами из окружного комитета партии — Борисом Нованским, которого я знал раньше, и Костой Чекеларовым.
Представители окружного комитета мне сообщили: «В Ихтиманском крае существует нелегальная группа. Можете присоединиться к ней, но, если у вас имеются другие соображения, скажите. Соберитесь вместе, обдумайте и решите».