Мургаш
Шрифт:
— Я мать.
— Ладно. Только пусть не копается! Немного спустя я оделась и открыла дверь.
— Входите!
В нашей спальне стояли кровать, кушетка, буфет, этажерка с книгами и радиоприемник. Его мы купили в рассрочку. В нем Добри спрятал две гранаты, а под стрехой над задней стеной дома были скрыты пистолет и три пачки патронов. На этажерке стояло несколько книг: «Спартак» Джованьоли, «Цемент» Гладкова, «Мать» Горького, «Хлеб» Алексея Толстого и десяток совсем безобидных романов из приложения к «Экономии и домоводству»,
Сыщики сразу же принялись за книги. Они швыряли на пол все, что не представляло для них интереса, а остальное складывали на радиоприемник.
— Кто читает «Мать»?
— Кто?.. Мы…
— Значит, вы из «товарищей», да?
— Горький — известный европейский писатель.
— Знаем мы вашего Горького!
Дошла очередь до немецких книг.
— А эти кто читает?
— Мой муж.
— Смотри-ка, он интересуется политикой. Уж не профессор ли он?
— Нет, рабочий.
После книг шпики принялись за буфет, кровать, коробки с разными мелочами. Все просмотренное они бросали на середину комнаты, но пока меня все это не волновало. Я думала только об одном: заглянут ли они внутрь приемника? Я встала так, чтобы загородить его. Наконец обыск закончился.
Составили протокол, что ничего «антигосударственного» в доме не найдено. Меня предупредили, что завтра, наверное, Добри вышлют и я должна собрать его вещи. Затем полицейские ушли.
Когда их шаги и лай разозлившегося Мурджо замолкли, я устало опустилась на кровать. Слава богу, ничего не нашли — ни гранат, ни пистолета, ни книг, спрятанных в стоге сена. И в то же время тревога за мужа охватила меня еще сильнее. Где он сейчас? Что делает? Не бьют ли его?
Мама начала печь пирог, а я собирала вещи Добри. Сложила в ранец парусиновую куртку, туристские ботинки, шаровары…
До самого рассвета не смогла сомкнуть глаз. Время подходило к восьми, когда во дворе послышались чьи-то шаги. Я подбежала к окну. Перед нашей дверью стоял и осматривался стражник. Что-нибудь еще случилось?.. Открыла дверь:
— В чем дело?
— Здесь живот Елена Джурова? — Стражник посмотрел на листок.
— Это я.
— Записка тебе от мужа. Его высылают. К двум часам принесешь его вещи к этапному коменданту на вокзал. Здесь написано, что надо взять.
Я наполнила ранец и пошла в ближайшую мастерскую:
— Прошу вас, пришейте к ранцу ремешки и застежки. Мне очень нужно… И поскорее…
— Не могу, сударыня. Приходите на следующей неделе.
Я ожидала такого ответа, но у меня не было сил сдвинуться с места. Глаза мои наполнились слезами.
— Не могу, сударыня, — повторил шорник. — Через день пасха, а работы у нас сейчас очень много.
Ребята в мастерской продолжали работать, не обращая на меня внимания. В шорную входили новые заказчики. Я закусила губу, голос у меня словно пропал. Наконец я выдавила:
—
В мастерской сразу наступила тишина. Взгляды всех обратились ко мне. Мастер поднялся, взял из моих рук ранец, повертел его и повернулся к старшему подмастерью:
— На, сделай…
Сразу же поднялось несколько парней. Один вырезал ремешки, другой прилаживал застежки, и через пять минут ранец был готов. Я молча стояла у верстака, а пять пар глаз сочувственно смотрели на меня.
— Сколько с меня?
Парни уставились на мастера. А тот развел руками и, отступая назад, словно боясь обжечься, сказал:
— С таких людей денег не беру.
Слезы подступили у меня к горлу, я поклонилась и прошептала:
— Спасибо!
Через час с полным ранцем в руке я сидела на скамейке вблизи здания полицейской дирекции. Около полудня вывели Добри. Его сопровождал полицейский с винтовкой. Добри шел в двух шагах впереди, держа руки за спиной: на них были наручники. Я направилась было к нему, но стражник сразу же предупредил:
— Разговаривать с арестованным запрещается.
— Это мой муж.
— Муж не муж — все равно запрещается.
Я шла за ними следом до этапной комендатуры. Когда двери арестантской комнаты захлопнулись за Добри, пошла к начальнику попросить о свидании. Дежурил старший полицейский, толстый, усатый, с багровым от пьянства лицом.
— В чем дело?
— Принесла вещи мужу. У меня есть разрешение господина директора полиции. Очень прошу вас: позвольте повидаться с ним хоть две минутки.
— Дай вещи.
Старший вытряхнул все из ранца, осмотрел вещи и развернул пакет с продуктами. Там был пирог, приготовленный мамой, и полицейский, не долго думая, отломил от него половину и оставил себе.
— Сложи вещи в ранец и иди отсюда.
— Прошу вас, господин пристав, разрешите нам повидаться!
— Нельзя!
— Пожалуйста… Одну только минутку!
— Я кому сказал? Убирайся отсюда!
Делать было нечего.
После разговора с Гешевым меня заперли в камере на четвертом этаже, а через полчаса ко мне поместили еще одного заключенного, с растрепанными волосами и в рубашке навыпуск. Он испуганно огляделся, сел в угол и подождал, пока затихнут шаги часового, а затем приблизился ко мне:
— Тебя, товарищ, за что задержали?
— Сам не знаю.
— А меня поймали с прокламациями. Мы их лепили на стенах.
Я посмотрел на него исподлобья и понял, что ко мне подсадили шпика, чтобы выпытать что-нибудь, поэтому на вопросы отвечал односложно и все время внимательно наблюдал за ним.
Через полчаса я уже знал всю его «революционную биографию». Когда он замолчал, видимо считая, что настала моя очередь рассказывать о себе, я растянулся на полу и сделал вид, что хочу спать.