Мургаш
Шрифт:
— В чем дело, господа?
— Не валяй дурака. Нам известно, что ты воруешь! Люди давно уже жалуются в участок, а он притворяется тут! Пошли с нами!
Пятый полицейский участок находился рядом, и через несколько минут мы были в дежурной комнате. Меня быстро обыскали и отвели в камеру. Через полчаса вошел агент.
— Где живешь?
— На улице Петрохана.
— Адресная карточка есть?
— Да.
— Только не ври, а то знаешь что будет?!
Агент вышел и через пятнадцать минут снова вернулся. По лицу его было видно, что он чем-то
— Как тебя звать?
— Добри Маринов Джуров.
— А кто такой Добри Маринов Добрев?
— Опять же я.
— Почему это так?
Я объяснил, что Джуров — это мое домашнее имя, и, так как в документе нет места, чтобы написать все четыре имени, я сократил третье. Затем добавил:
— Надеюсь, вы поняли, что я не имею никакого отношения к кражам?
— О, мне уже все ясно! — криво усмехнулся он. — Конечно, в участок вы угодили случайно.
Тон его был явно издевательским, и я понял, что допрос далеко не окончен. Мной тут же овладело беспокойство: что нашли при обыске дома? В том, что обыск был, я не сомневался, а у меня хранились пистолет и две гранаты.
Часов в десять в камеру вошел тот же агент и с ухмылкой остановился у двери:
— Пошли, расстаемся с тобой.
«Неужели в самом деле меня освобождают?» — радостно подумал я, но тут же за спиной агента увидел полицейского с винтовкой. «Ага, значит, просто смена «квартиры».
На улице стояла крытая автомашина, и через десять минут меня доставили к знаменитому Гешеву, начальнику отдела по борьбе с коммунистами.
С ним мы уже были знакомы. Гешев обладал необыкновенной профессиональной памятью. Ему было достаточно раз увидеть человека, чтобы запомнить его на всю жизнь. Гешева называли ходячей энциклопедией по вопросам рабочего движения в Болгарии, да и не только в Болгарии. После победы стало известно, что он был резидентом одновременно нескольких иностранных разведок, не говоря уж о тесной связи с гестапо.
Всегда мрачный и насупленный, Гешев целыми днями и даже неделями не выходил из своего кабинета, кроме тех случаев, когда сам решал участвовать в каком-либо обыске или аресте. Даже любовница приходила к нему прямо в полицию.
Я был крайне удивлен, когда Гешев встретил меня в своем кабинете приветливой улыбкой и предложил сесть. Начался совсем обычный «мирный» разговор, и так как обстановка располагала к «откровенности», то я стал возмущаться поведением агентов, арестовавших меня по нелепому обвинению в воровстве.
— В самом деле, нехорошо поступили… Однако, к сожалению, я должен вам сообщить, что мы вынуждены вас задержать и выслать на новое местожительство.
— Но за что? В чем я провинился?
— Я не говорю, что вы в чем-то провинились сейчас, даже допускаю, что по отношению к вам эта мера неоправданна, но у меня есть распоряжение господина министра внутренних дел: всех лиц, бывших когда-либо под судом на основании закона о защите государства, выдворить в поселения общественной безопасности. А я — исполнитель, обязанный неукоснительно выполнять распоряжения
— Но, господин Гешев…
Он властно поднял руку:
— Это, по существу, забота о вас, о вашей семье. Оставаясь на свободе, вы, чего доброго, займетесь подпольной работой… Теперь времена другие, и вы вряд ли за это отделаетесь годом тюрьмы. А так завтра мы вас отправим в Еникёй, вы там несколько месяцев погреетесь под южным солнцем, война окончится — и вернетесь…
И он во второй раз улыбнулся за те двадцать минут, которые я провел у него.
— Можете написать письмо своей жене. Успокойте ее и попросите, чтобы она принесла вам белье, немного продуктов и одеяло в дорогу. Больше вам ничего не нужно. На побережье Эгейского моря тепло.
Дверь бесшумно открылась. В кабинет вошел агент.
— Отведите его. И дайте ему бумагу и карандаш.
Так счастливо закончился тот день: при обыске, как видно, ничего не нашли, ничего не знали и о моей работе в военной организации.
В нашем дворе на улице Петрохана стояли три небольших одноэтажных домика и несколько стогов сена. В глубине находился свинарник, рядом с ним сколоченный из десятка досок курятник, а полновластным хозяином всего двора был большой пес-овчарка, который меня очень любил. Каждый раз, когда я уходила на работу, он провожал до площади, а когда возвращалась, встречал веселым лаем.
Наш Мурджо имел изумительное чутье. На наших гостей он никогда не лаял, как будто чуя хороших людей.
С книгой в руках я ждала в этот вечер Добри. Иногда он возвращался очень поздно, но я все равно до его прихода не могла заснуть. Вдруг Мурджо яростно залаял. Послышался топот сапог, сердитые голоса. Люди отгоняли собаку. Я вскочила с постели и прильнула к окну. Во двор вошли несколько полицейских и шпиков. Они направились к среднему домику. Не успели замолкнуть первые удары в дверь, как показалась хозяйка в наброшенной на плечи большой черной шали.
— Кто здесь живет?
— Я, Гоша и Живка.
— А Добри Маринов?
Мне стало ясно, что пришли за Добри. Я быстро выбежала в кухню и опустила штору на окне. Кухонное окно выходило на улицу, и мы договорились с Добри и моим братом Стефаном, что опущенная штора означает опасность — входить в дом нельзя.
Встревоженная мама стояла посреди кухни, скрестив руки на груди.
— Полиция! За Добри!
— Я поняла. А как с тобой?..
— Скажи, что я больна и лежу в постели.
В это время раздался сильный стук в дверь. Мама пошла отворить, а я снова легла под одеяло. Спустя мгновение дверь в комнату распахнулась, и вошли три человека.
— Вы кто?
— Жена Добри Джурова.
— Почему лежите?
— Больна.
— Вставайте! Сделаем обыск.
Мама, которая тоже вошла в комнату, шагнула вперед:
— Что вы за люди! Не видите, что женщина беременна и больна. Если хотите, чтобы она встала, выйдите. Дайте ей одеться.
— А ты кто такая? — огрызнулся старший.