Мусорщики "Параллели" 3
Шрифт:
— Ха-ха, и это просто здорово. Хотя в них ещё нужно воспитать здравомыслие. Но я боюсь, что времени не так уж и много. Пробуждение ближе, чем я думал.
— Может не стоит ему мешать? Пусть всё идёт своим чередом?
— И, чтобы повторилось, то что… Нет, это единственный выход, иначе… Как бы там ни было, но я вынужден идти на хитрость и уже нашёл троих учеников, что сами придут ко мне. Это их воля, чтобы ты не сказал мне сейчас.
— Я не собираюсь тебе возражать, Эд, но я не отдам тебе никого из моих детей без их воли.
— Но я лично не против! И я уверен, что меня никто не заставлял! — раздался мягкий и ускакивающий
— Эб! — поднимаясь, испуганно начал Эх, — Что ты тут делаешь?
— Что ещё я могу здесь делать? Я хочу знать, что на самом деле тебя связывает с человеком, о котором я слышу с тех самых пор, как помню себя, — мягко ответил Эб, остановившись напротив старших.
— Ты хочешь уйти? — сухо спросил Эх.
— Да, рано или поздно я всё равно покинул бы тебя, отец. Мне тут тесно. Я безмерно благодарен тебе за счастливое детство и, главное, за те знания, что ты вложил в меня. Но это лишь малая часть, я прав, учитель Эд’М?
— Знания безграничны, — робко ответил Эд’М.
— Мне не нужны все знания, — чуть суровей, ответил Эб. — Лишь те, что помогут мне сдерживать поступь безмолвия. Как в людях, так и во всём, где есть жизнь. Отец, твои походы в соседние племена больше не расширяют моего кругозора. Лучше я сам встречу разрушающую длань смерти и уйду от неё, чем буду ждать её здесь. Те скорпионы тебе не соврут. Сколько сил у тебя ушло, чтобы найти то противоядие?
— Эб, ты не понимаешь, к чему стремиться Эд’М. — печально и испугано пробормотал Эх.
— Он стремиться к равновесию. Не к хаосу и не к свету, а тому, что между, — уверенно проговорил Эб, смотря то на отца, то на Эд’Ма. — Мне нравится его идеология, и я хорошо чувствую ложь, отец. Не ты ли учил меня, как различить где правда, а где ложь?
— Да, но ты ведь мой лучший ученик и любимый сын! — горестно выпалил Эх.
— Ты не прав, — возразил Эб. — У тебя есть ещё трое сыновей. Они пусть и в чём-то хуже меня, но и они могут достигнуть больших успехов, если захотят. И ты не меньше их любишь. К тому же, как я понял, рано или поздно, я вернусь назад, так ведь?
— Да, я хочу, чтобы вы вернулись туда, откуда вы были родом.
— Вот видишь, отец! — весело ответил мальчик.
Эх тяжело вздохнул, скрыв лицо руками и отвернулся. Так прошло с минуты две. Потом он повернулся, внимательно всмотрелся в сына и с надрывом поговорил:
— Будь по-твоему, но всё равно вы покинете мой дом только недели через две. Я хочу долечить того бедного мальчика. Да и другим нужно хорошенько отдохнуть перед тяжёлым путешествием.
— Я совершено не против, — чуть сжавшись под суровым взглядом друга, ответил Эд’М.
— Тогда иди спать, Эб! — грозно ответил Эх.
— Да, но перед тем, как уйти, я бы хотел получить от учителя новое имя, — с серьёзным лицом сказал Эб, не убирая взгляда с Эд’Ма.
— Что, — ошеломлено сказал Эх, всмотревшись в своего сына. — У тебя есть имя!
— Да, есть, но разве учитель не даёт всем своим ученикам новые имена?
— Откуда ты про это узнал?
— Вы из тех людей, учитель, что получая что-либо, обязательно переделаете это до неузнаваемости. Я угадал?
Секунд десять тишины, а после Эд’М разразился электронным смехом:
—
— Немного вычурно, но мне нравиться, — усмехнулся Авраам.
— Доволен? — хмуро произнёс Эх, — А теперь живо спать!
Авраам уважительно поклонился отцу с учителем и медленно побрёл назад.
— Кстати, Гиль, и тебе тоже лучше пойти спать, — небрежно произнёс Эд’М. Дэвид обернулся и увидел, что его отец, обескураженный и обиженный, выйдя из своего укрытия, виновато поклонился и скрылся во тьме.
Как только Гильгамеш исчез, Шепарда, вновь накрыл свет, и на этот раз он пробыл в неведенье значительно дольше обычного. Но вот звенящий и слепящий свет расступился, и Дэвид теперь стоял под ярким и палящим солнцем.
Глава 7 "Ведьма"
Место, где началось новое воспоминание, было что-то сродни сельской площади, выложенной грубыми камнями, грязным и пыльным. С четырёх сторон от площади шли узенькие тропинки, утрамбованные множеством ног, а между ними располагались небольшие хижины: чуть вытянутые полусферы из глины и соломы. В центре площади располагалась фигура, грубо вырубленная из кроваво-серого гранита. Это был человек с тремя головами. Он сидел, скрестив ноги. Каждая из голов была увешана рогами. Его руки возлежали на коленях. Каждый из его каменных глаз был пуст и безмолвен. По крайней мере, таким почудился этот идол Дэвиду.
Перед идолом было полно людей. Около сотни или больше. Они, высокие и очень смуглые, были одеты в серые набедренные повязки и лёгкие накидки из шкур. А ещё эти люди были до ужаса худы и измождены. Глаза их были безумны, а кожа похожа на папирус.
Сзади Дэвида прозвучал низкий рёв. Он обернулся и видел, что к статуе шла ветхая старуха, обмотанная грязной, некогда белой шкурой, почти что саван. Лицо, будто череп, и тонкие волосы измазаны иссохшей белой глиной. Она медленно шла, держа на весу костлявые руки, ладонями вверх, а на них лежал длинный и изящно обработанный кремний. Почти кинжал без рукоятки. За старухой шли двое коренастых мужчин: лысые, широкоплечие и с косматыми бородами. Их лица также были измазаны глиной. Они тащили между собой тощую девочку с длинными пепельными, почти седыми волосами, ниспадающими огромной копной почти до самых грязных и щербатых пят. Они же почти полностью скрывали ей лицо. Были видны лишь потрескавшиеся губы слегка приоткрытого рта. Девочка была полностью нагой и больше других походила на скелет. Она не сопротивлялась, так как была без сознания, и мужчины попросту тащили её за собой.
Люди, увидев старуху с кремниевым кинжалом, будто обезумев, попадали на колени и начали плакать и кричать что-то на непонятном для Дэвида языке. Вот старуха подошла вплотную к толпе, и та послушно расступилась, дав ей пройти к идолу. Только сейчас Дэвид увидел — напротив статуи находился плоский камень. Засохшая кровь явно давала понять о том, что это был алтарь для жертвоприношений.
Старуха дошла до камня, стала чуть правее от него, резко повернулась и подняла кинжал над своею головою. Дэвид заметил, что она была беззуба, а её левый глаз был полностью скрыт за страшной катарактой. Мужчины положили почти бездыханную девочку на алтарь. Её впалая грудь очень медленно опускалась и поднималась.